Когда он впереди своего пышного эскорта приблизился к воротам, то увидел, что по правую его руку выстроены почтеннейшие члены совета и духовные лица города. В полном облачении, они, сообразно своему рангу, расположились на широком крыльце патрицианского дома. Двери были распахнуты, и в сенях виднелись одетые в черный шелк супруги и дочери сановников. Столь выгодное положение позволяло им поверх голов всего города послать последний привет герцогу, которого они провожали с болью душевной. Они сочли неделикатным устроиться на балконах или у окон, точно им предстояло смотреть веселое карнавальное шествие.
Из толпы ратманов своим поистине внушительным видом выделялся обер-бургомистр Мейер. Никогда еще ни одна бургомистерская цепь с огромной круглой медалью не расстилалась так вольготно и не сверкала так самодовольно, как та, что покоилась на его широкой груди; никогда ни один шелковый чулок и башмак с бантом не сидел так плотно и ладно, как нынче на его стройной, торжественно выставленной вперед правой ноге. Однако если присмотреться поближе, смущение, написанное на его цветущем и обычно столь спокойном лице, а также пугливо бегающий взгляд блестящих глаз выдавали тайное противоречие между внутренней тревогой и несокрушимой уверенностью безупречного внешнего облика.
Насупротив начальствующих лиц, там, где боковая улица, упираясь в городскую стену, образует небольшую четвероугольную площадь, собрались представители отечественного оружия, высшее граубюнденское офицерство и, не сходя с коней, ждали, чтобы присоединиться к свите герцога и почетным эскортом сопровождать его до самой границы. В противоположность подавленному состоянию духа на той стороне улицы, среди сынов Фемиды, здесь, среди детей Марса, царил дух веселой бравады, которой они давали полную волю, видя, что граубюнденский диктатор не является проститься со своей жертвой.
Но вот герцог Роган достиг площадки перед крыльцом. Предупредительно придержал он своего стройного гнедого скакуна, увидев, что бургомистр поднимает золотой кубок, который только что из серебряного кувшина наполнил стоящий рядом седовласый ратман.
Мейер решительно выступил вперед и обратился к герцогу с прочувствованными словами, прося его светлость не погнушаться прощальным кубком, приняв его от города Кура в знак благоговения и признательности. Пока Роган подносил кубок к губам, бургомистр собирался с духом, чтобы поскладнее произнести на французском языке речь, к которой долго и тщательно готовился.
Бургомистр Мейер не был оратором. В совете и на общинных собраниях ему ничего не стоило точно и просто изложить свои мысли и благополучно свести концы с концами. Но ему не было дано прикрывать цветами изысканного красноречия двоедушные чувства и двусмысленные мысли.
Начал он с восхваления прославленной воинской отваги герцога и его высокой государственной мудрости, кои, подобно двум крылатым гениям, поспешили на помощь Граубюндену. Затем он окинул беглым взором ту бездну горестей, из которой герцог извлек граубюнденский парод. Далее последовало довольно туманное место, где речь шла о калейдоскопе чрезвычайных событий, о чудесном промысле божьем и о благородном сердце Людовика XIII. Тут господин Мейер воодушевился, очертя голову перемахнул через логические неувязки и умиленно заверил, что возвращение Граубюндену Вальтеллины австро-испанцами — единоличная заслуга герцога Рогана. Помимо милосердного бога, он один был граубюнденцам заступником и спасителем.
— Воздвигни мы в вашу честь столько колонн, сколько в Граубюндене скал и утесов, все равно наша признательность не будет выражена сполна! — восклицал он. — И будь каждая наша гора монументом… — Тут оратор оборвал свою речь и сам превратился в каменное изваяние.
Запоздалый всадник вылетел из соседней улицы и на полном скаку вмешался в отряд граубюнденских офицеров, напротив бургомистра. Кони шарахнулись в стороны, а седоки с изумлением воззрились на Георга Иенача. Его никто не ожидал! И все же он был тут один, как отверженный, посреди опустевшего пространства.
И тотчас вслед за тем позади герцога взвился на дыбы конь Лекка, а хозяин его метнул злобный взгляд в сторону Иенача. Герцог с учтивым вниманием, не отрываясь, смотрел на бургомистра, а тот видел перед собой запятнанного предательством избавителя Граубюндена как грубую неуместную иллюстрацию к своей речи, видел и вызывающий взгляд барона Лекка и никак не мог поймать нить прерванной речи. С перепугу он стал косить больше обычного и, запинаясь, лопотал: