– Нет, – упрямо говорит Юрген. – Я не хочу быть превращенным в хряка.
– Но, Юрген, давай будем благоразумны! Конечно, это немножко унизительно. Но я буду очень хорошо за тобой ухаживать и кормить тебя отменными желудями, и все это будет временным явлением. А быть свиньей пару недель или даже месяц гораздо лучше для поэта, чем быть взятым в плен филистерами.
– Откуда ты знаешь? – спросил Юрген.
– …В конце концов, у дядюшки Фобетора доброе сердце. Просто у него такой нрав. И, кроме того, ты должен помнить, что ты сделал с помощью того буравчика!
Юрген же сказал:
– Все это едва ли относится к сути. Ты забываешь, что я видел этого злополучного кабана и знаю, как он увеличивает природную дикость своих хряков. Нет, я же Юрген. Поэтому я остаюсь. Я встречусь лицом к лицу с филистерами, и, что бы они мне ни сделали, лучше принять эти страдания, чем те, на которые совершенно определенно обречет меня Фобетор.
– Тогда я тоже остаюсь, – сказала Хлорида.
– Нет, моя милая женушка!..
– Но разве ты не понимаешь? – спросила Хлорида, слегка побледнев, как заметил Юрген. – Поскольку жизнь гамадриады связана с жизнью ее дерева, никто не может причинить мне вреда, покуда живо мое дерево. А если они срубят дерево, умру, где бы я ни была.
– Я об этом забыл, – Юрген в этот момент действительно был взволнован.
– …И ты сам видишь, Юрген, что я бесспорно не смогу утащить этот огромный дуб и удивляюсь, что ты говоришь такую ерунду.
– На самом деле, моя милая, – сказал Юрген, – мы пойманы очень ловко. Никто не сможет больше жить мирно, если этого не захотят соседи. Тем не менее, это несправедливо.
Пока он говорил, филистеры вышли из горящего города. Опять протрубила труба, и филистеры выступили в боевом порядке.
Глава XXXII
Различные приемы филистеров
Между тем Полевой Народ наблюдал за пожаром в Псевдополе и гадал, что случится с ними. Гадать им долго не пришлось, так как на следующий день Поля были захвачены без сопротивления со стороны их жителей.
– Полевой Народ, – сказали они, – никогда не сражался, и для него было бы неслыханным начать сражаться сейчас.
Так что Поля были заняты филистерами, а весь Полевой Народ судили вместе с Хлоридой и Юргеном. Их объявили устарелыми иллюзиями, чьей заслуженной судьбой являлось предание забвению. Юргену это показалось неразумным.
– Я не являюсь иллюзией, – заявил он. – Я явно создан из плоти и крови и вдобавок к этому являюсь не кем иным, как высокородным королем Евбонийским. Подвергая же сомнению эти факты, вы оспариваете обстоятельства, являющиеся в округе настолько хорошо известными, что они способны встать в один ряд с математической точностью. И поэтому вы выглядите по-дурацки, что говорю вам ради вашего же блага.
Это смутило вождей филистеров, так как людей всегда смущает, когда говорят ради их собственного блага.
– Нам бы хотелось, чтобы вы поняли, – сказали они, – что мы не математики. И, более того, у нас в Филистии нет королей, и там все должны делать то, что от них ожидается, а другого закона нет.
– Как же тогда вы можете быть вождями Филистии?
– Ожидается, что женщины и жрецы ведут себя безответственно. Поэтому все мы, женщины и жрецы, делаем в Филистии все что хотим, а мужчины нам повинуются. И мы, жрецы Филистии, не думаем, что у вас под рубахой может быть плоть и кровь, а расцениваем это как условность. Это не является очевидным. И, несомненно, вы не могли бы доказать это математически. И то, что вы говорите, – чушь.
– Но я могу доказать это математически и совершенно неопровержимо. Я могу доказать все, что вы от меня потребуете, теми способами, которые вы предпочтете, – скромно сказал Юрген, – по той простой причине, что я – чудовищно умный малый.
Затем заговорила мудрая королева Долорес:
– Я изучала математику. Я допрошу этого молодого человека сегодня ночью у себя в шатре, а наутро доложу правду о его притязаниях. Вы согласны продолжить это расследование, мой щеголеватый друг, носящий королевскую рубаху?
Юрген посмотрел ей прямо в глаза: она была прелестна, как бывает прелестен ястреб. И все, что Юрген увидел, он одобрил. Он предположил, что остальное с этим согласуется, и сделал вывод, что Долорес – роскошная женщина.
– Сударыня и королева, – сказал Юрген, – я удовлетворен. И обещаю вести себя с вами честно.
Так что в тот вечер Юргена препроводили в пурпурный шатер королевы Филистии Долорес. Там было совершенно темно, и Юрген зашел внутрь один, гадая, что произойдет дальше. Но эту благоуханную тьму он нашел превосходным предзнаменованием хотя бы лишь потому, что она не давала тени возможности преследовать его.
– Так вы тот, кто заявляет, что состоит из плоти и крови и, к тому же, является королем Евбонийским, – произнес голос королевы Долорес. – А что за чушь вы несли о доказательстве любого подобного заявления математически?
– Но моя математика, – ответил Юрген, – праксагорейская.
– Вы имеете в виду Праксагора Косского?
– Как будто, – усмехнулся Юрген, – кто-нибудь слышал о другом Праксагоре!
– Но он, как я припоминаю, принадлежал к медицинской школе догматиков, – заметила мудрая королева Долорес, – и особо прославился своими исследованиями в области анатомии. Так он, к тому же, и математик?
– Оба занятия можно совместить, сударыня, как я с наслаждением сейчас вам докажу.
– О, никто этого и не говорил! На самом деле, мне кажется, я слышала о математической системе этого Праксагора, хотя, признаюсь, никогда ее не изучала.
– Наша школа, сударыня, постулирует в первую очередь, что математика, являясь точной наукой, лучше всего втолковывается конкретным примером.
Королева же сказала:
– Это звучит весьма сложно.
– Это время от времени приводит к осложнениям, – согласился Юрген, – при выборе неверного примера. Но аксиома, тем не менее, верна.
– Тогда идите же и сядьте ко мне на диван, если сможете найти его в темноте. И объясните мне, что вы имеете в виду.
– Что ж, сударыня, под конкретным примером я имел в виду тот, который ощущается органами чувств – как-то: зрением, слухом, осязанием…
– Ох, ох! – сказала королева. – Теперь я понимаю, что вы имеете в виду под конкретным примером. И, уловив это, я могу понять, что при выборе неверного примера, конечно же, должны возникнуть осложнения.
– Тогда, сударыня, во-первых, необходимо внушить вам посредством примера живое ощущение особых признаков, добродетелей и свойств каждого числа, на которых основывается вся праксагорейская математическая наука. Для того чтобы окончательно убедить вас, мы должны начать издалека, со всеобщих основ.
– Я вижу, – сказала королева, – или скорее в этой темноте я не вижу, но ощущаю вашу мысль. Ваше вступление заинтересовало меня, и вы можете продолжать.
– Итак, ОДИН, или монада, – говорит Юрген, – есть принцип и цель всего сущего. Он открывает величественный узел, связывающий причинно-следственную цепь; это символ тождества, равенства, существования, сохранения и всеобщей гармонии. – И Юрген сделал особое ударение на этих характеристиках, – Короче, ОДИН – символ объединения вещей. Он вводит ту порождающую добродетель, что является причиной всех сочетаний; и, следовательно, ОДИН – принцип добра.
– Ах, ах! – сказала королева Долорес. – Я от всей души восхищена принципом добра. Но что стало с вашим конкретным примером?
– Он готов для вас, сударыня: существует лишь ОДИН Юрген.
– О, уверяю вас, я в этом еще не убеждена. Все же, окажетесь вы действительно уникальным или нет, смелость вашего примера поможет мне запомнить число ОДИН.
– Теперь, ДВА, или диада, исток противоположностей…
Юрген продолжил проникновенно показывать, что ДВА является символом различия, неугомонности и беспорядка, оканчивающегося разрушением и разделением: и это соответственно принцип зла. Таким образом, жизнь каждого человека является никуда не годной борьбой между ДВУМЯ его компонентами – душой и телом. Так появлением ДВОЙНЯШЕК значительно ослабляется восторг ждущих ребенка родителей.