Он приходит к выводу о том, что королевская власть по своей сути власть чисто исполнительная: «эта царская власть, похоже, представляла собой нечто вроде постоянной магистратуры»[194]. Вследствие чего король превращается в обычного чиновника, в рядовое должностное лицо, служащее на благо Франции.
Все данные суждения, вытекающие из принципа «общего блага», отражали процесс отделения персоны монарха от его функций и оформления суверенитета не персоны, но власти государя, выраженного в теории «двух тел короля»[195].
В контексте осмысления института государственной службы, обязанностей чиновников королевства, политическая мысль того времени взяла направление и на дальнейшую трактовку обязанностей монарха как главы государства, которые со временем, по мере расширения домена, увеличения численности служб и профессионализации управления, лишь возрастают.
Обращаясь к королю Карлу VII Победоносному (1422–1461), Жан Жувеналь писал: «Вы должны учитывать, понимать и знать, что королевское достоинство есть великое бремя, труд и работа» (курсив мой. — Е.К.)[196].
Канцлер Парижского университета Жан Жерсон (XIV–XV) так наставлял короля своими проповедями: монарх ответственен за все происходящее в государстве, «око господина хранит дом, око подчиненного не уследит за домом»[197].
Между тем, как считали мыслители того времени, король Франции не только глава государства, гарант справедливости и законности в стране, но и обычный человек — «бренное тело», лишенное всякой сакрализации, который не может знать все, который подвержен грехам и искушениям, как все люди, болезням, и которому нужен отдых, забота и лечение. «Государь не Бог, он смертный человек, и грешен»[198].
Но главная мысль заключалась в том, что король, как и все обычные люди, может ошибаться, он может поступиться общим благом, общественной пользой.
Политический деятель XV века Жан Жувеналь дез Юрсен советовал своему брату, который стал канцлером Франции: «король может ошибаться, если королевские письма неразумные и странные, лучше не сразу скреплять их печатью, а постараться переубедить короля, в противном случае отметить, что подписано по его прямому приказу. Что-то можно решить и без монарха, лишь позднее узнать его мнение. При принятии какого-либо решения идти на любые меры, лишь бы отстоять истину, ведь король иногда тверд в своем мнении, которое иногда бывает неразумным» (курсив мой. — Е.К.)[199].
Некоторые французские юристы видели иное решение проблемы ошибочности действий монарха.
Так, французский юрист XVI в. Ф. Отман в своем труде «Франкогаллия» 1573 г. пришел к выводу, что поскольку король всего лишь обычный человек, он не может принимать решения единолично: «королю не дозволяется единолично без власти общественного совета решать что-либо из того, что распространяется на государство в целом» (курсив мой. — Е.К.)[200].
Тема «профессиональной состоятельности» короля со временем становится все более угрожающей. Становится очевидным, что если монарх не справляется со своими обязанностями, не служит «общественной пользе», наконец, заблуждается как обычный человек, появляется возможность отстранения последнего от трона.
А что же тогда происходит с королевской властью?
Ученые, философы и легисты того времени доработали высказанную прежде концепцию «трона правосудия», только теперь дав ответ на вопрос: что есть это?
«К его (королю) высокому трону правосудия, где восседает и покоится королевская власть. А кто есть этот трон правосудия? Нет нужды мне его называть; каждый это знает. Это почтеннейший двор Парламента…мистический трон» (курсив мой. — Е.К.)[201].
Описанию и анализу «мистического тела», главой которого был король, посвящен трактат члена Королевского совета Клода де Сейсселя «Великая французская монархия» 1515 года.
Согласно данному трактату, «в качестве естественных ограничителей королевской власти выступают три узды (freins): религия, правосудие и полиция. Правосудие осуществляют парламенты, которые ограничивают абсолютную власть короля. Их прототипом являлся римский Сенат. Если следовать римскому закону об оскорблении величества, согласно которому данное преступление включало в себя не только императора, но и «именитых людей, которые составляли часть нашего совета и нашей консистории и особенно сенаторов, поскольку они составляли часть нашего тела», то Парламент Парижа имеет равное королю достоинство и статус, а, кроме того, является частью corpus mysticum государя» (курсив мой. — Е.К.)[202].
195