И княжий клич поскорей поставить новое жилье взамен горелого, тоже поддержали дружно. Пока все было сугробами прикрыто, еще ничего, а как снег сошел, гарь наружу вылезла, совсем тошно стало. Суздальцы бросились расширять свои владения за счет не вернувшихся после пожара соседей, да еще прирезать, сколько место позволяло.
Постепенно Суздаль расширился до самой Гремячки, а Юрий задумал и стену поставить по ее берегу, чтобы не только мыс у Каменки огородить. Рядом со «старым городом», не раз горевшим, стал расти новый – острог, куда больше прежнего.
Строительство так увлекло молодого князя, что о Ростове приходилось напоминать. Если бы ни Шимонович, и вовсе там не показывался. Но умный наставник понимал, что нельзя так пренебрегать стольным градом княжества в пользу пригорода. Как ни лежит душа к Суздалю, Ростов забывать нельзя. Потому снова и снова заставлял ездить в город и даже встречаться с боярами.
Уже строился княжий двор, но пока его не было, Гюрги с Оленой все еще жили в тереме Шимоновича, вернее, каждый сам по себе, княгиня с Марьей, а князь под боком у наставника. Пришла весна, а за ней и весенние хлопоты…
Они сидели, обсуждая завтрашнюю поездку по округе, когда услышали шум, возбужденные людские голоса и птичий ор.
На дворе шум и гам, из общих выкриков особенно выделялись визгливые голоса двух баб. Гюрги испуганно оглянулся на наставника:
– Чего это?
Шимонович уже по голосу понял, кто явился, едва сумел сдержать улыбку, только кивнул:
– Видно, с чем разбираться пришли. Пойдем, князь, посмотрим.
– С чем разбираться? Кто?
– А бабы. Одна другой волосья повыдергала, вот и притащились княжий суд просить.
– Это что, я бабьи ссоры разбирать должен?
– Нет, но этих придется. Да и любопытно взглянуть. Бобриха к тебе всякую неделю ходить будет, ей неймется с кем-нибудь повоевать. Ох и баба, была бы не в юбке, хоть воеводой ставь! Пойдем, пойдем, посмотришь каковы тут бабенки.
Во дворе шумели далеко не только бабы, толпа запрудила двор тысяцкого немалая, мужики тоже, видно, собрались поглазеть. Гюрги сначала хотел возмутиться, что пускают на княжий двор кого ни попадя, но потом вспомнил, что двор не княжий, а боярский и он здесь не хозяин. Нужно строить свой, только как это сделать, где взять мастеров, как распорядиться, откуда деньги, наконец. Вздохнул и отправился вслед за Шимоновичем разбираться с бабами. Не хозяин он пока здесь, ох, не хозяин и как таковым стать не ведает.
«Ладно, стану, всему свое время», – решил Гюрги.
А посмотреть действительно было на что. Впереди остальных, уперев руки в бока, стояли две бабы, являвшие полную противоположность одна другой. Одна была высокой и почти тощей, с крючковатым длинным носом, такой же длинной шеей, которую не могли закрыть никакие воротники, у нее было длинным все: руки, ноги, нос, шея и, кажется, язык тоже. Вторая – низенькая, толстенькая, переваливающаяся, как кубышка, шеи не видно вовсе, пухлые руки уперты в такие же пухлые бока, теряясь в складках то ли одежды, то ли собственного жира, курносый красный нос терялся в красных же щеках. Толстуха полыхала от возмущения, казалось, плюнь – зашипит, а тощая и шипела, разбрасывая вокруг капли яда. Низенькая едва доходила до плеча своей противнице, но готова была уничтожить ее!
Гюрги с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Но не успел. Завидев на крыльце Георгия Шимоновича, бабы завопили в два голоса, пытаясь оттеснить друг дружку боками. Что-то разобрать в этом визге оказалось невозможно, еще чуть-чуть и Гюрги просто беспомощно оглянулся бы на боярина, но тот опередил, подняв руку:
– Теперь у вас князь есть. Юрий Владимирович разбираться станет, не я.
Спорщицы, на мгновение примолкнув, тут же заорали с новой силой, даже уши заложило. А остальной люд с любопытством уставился на молодого князя. Гюрги на мгновение замер, он никогда не оказывался вот так перед толпой, любопытно взирающей и ждущей его веского слова. Еще миг, и Гюрги просто смешался бы, но тут что-то взыграло внутри, и неожиданно, даже для самого себя, юный князь поднял руку и гаркнул, перекрывая даже галдевших баб:
– Тихо!
Мелькнула мысль: только бы голос не сорвался на петушиный крик. Нет, не сорвался, напротив, вышло громко и почти басисто.
От неожиданности притихли все, а тысяцкий сзади довольно усмехнулся. Гюрги зачем-то повторил, но уже спокойней:
– Тихо!
Окинул взглядом толпу, вычленив в ней впереди пару спокойных, явно разумных мужиков, и обратился к одному из них: