- А твой тивун здесь дань с нас просил при входе на эту землю…
Федот испуганно завопил:
- Напраслину брешут, княже!
- Просил! - подтвердил и Страшко, поняв, что тиун испугался и, значит, дань просил не по воле князя. - Как половчанин, дань с нас просил! И тот, боярский холоп, тоже просил с нас дань! - указал Страшко на Якуна, плетущегося от взгорья вслед за боярином Кучкой.
Багрово-красный, облитый потом, еле живой Якун, с трудом перегнувшись, издали поклонился князю с княгиней. Раньше Якуна медленно подошёл к избе Степан Иванович Кучка. Увидев его, князь поднялся навстречу:
- А-а, вот и боярин!
Он обнял Кучку и, не садясь, пошутил с улыбкой:
- Ну вот, воевода… ты, оженившись, тайно увёз молодую жену из Суздаля на Москву-реку, а нынче - я за тобой! Знать, нету тебе от меня покоя!
Боярин сдержанно поклонился:
- Приезд твой что праздник…
- Да, праздник…
Князь хмуро взглянул на Федота.
- Сей нерадивый тиун этот праздник мне злом мутит! Помню я, как поучал нас отец мой, великий князь Мономах: «Не приемли мзды, ибо мзда ослепляет очи». А ты? Почто ты, корысти собственной ради, просил с них дань?
Федот потерянно захрипел:
- Не я… не дань… не просил я, княже!
- Ан ты! - без жалости подтвердил Страшко.
- То он! - сказал и Мирошка. - А также и тот вон, тиун боярский…
- Напраслина всё… не я! - заплакал Федот и упал на землю. - Якун это всё содеял, меня подбил…
Князь строго взглянул на Якуна.
- И ты?
- Да ведь кострища они палят на земле боярской, - сказал Якун простодушно и вытер шапкой вспотевший лоб. - Вон видишь: горит огонь, посохшие дерева в огне том трещат…
Он указал на большой костёр:
- Как раз на земле боярской!
Лицо князя снова розово вспыхнуло, как и во время опроса пришлых бежан:
- Чай, здесь земля-то моя, не боярская!
- Боярская, княже, - с наглым смирением повторил Якун, взглянув на хмуро молчавшего Кучку. - Хоть своего тивуна Федота спроси, он тоже скажет: твоя земля за избой да за тем вон дубом. Эво он, дуб, разбитый Перуном. За ним и земля твоя, то есть княжья. А тут - господина мово земля, боярина Кучки…
Князь в гневе привстал и сверкнул глазами:
- Что брешешь про землю, холоп лукавый?
Якун испуганно отступил. Но, поглядев на Кучку, с жалким, лукавым смиренством ответил:
- Я не брешу, князь мудрый. Тивун твой Федот свидетелем будет, что княжья земля не тут, а за той избой. А здесь - боярское место…
Князь побледнел, но смолчал и внимательно пригляделся к боярину. Смирив свой гнев, он осторожно, спокойно, как возле большого зверя, ступил со скамьи на медвежью шкуру и даже вдруг улыбнулся - медленной, тайной улыбкой: это у Мономашичей было в крови…
Зато не сдержался горячий княжич Андрей: внезапно шагнув к Якуну, он ударил управителя по лицу, и тот упал навзничь, раскинув руки.
Князь недовольно поморщился:
- Погоди!
И почти удивлённо сказал боярину Кучке:
- Слуга твой солгал, боярин: моя тут земля. Искони была княжьей - и тут, и вдоль по Неглиике, и вплоть до Кучкина поля!
Кучка хмуро взглянул на Андрея. Потом перевёл нелюдимый взгляд на стонущего Якуна и на людей, стоявших поодаль. Взглянул и на тихую, зимнюю красоту земли. Вспомнил Настасью, которую тайно увёз сюда в надежде отвлечь от любви к Андрею. Вспомнил всегдашние ссоры с князем и суздальский свой покой, который он бросил для дальней вотчины на Москве-реке. С тяжёлой злобой взглянув на сильного, рослого, как отец, широкоплечего княжича и на князя, он окинул взглядом весь холм и посёлок, прикрытый войском, и громко, резко сказал:
- Правду ответил тебе Якун: твоя земля будет чуток подале. Тут, у избы и где дуб - моё порубежье!
Вспыльчивый княжич Андрей рванулся к мечнику за мечом.
- Эко, бирюк проклятый! - глухо вскричал он, не отрывая своих светло-карих яростных глаз от Кучки. - Эта земля испокон была княжьей. И вотчина твоя была княжьей. Только мой дед Мономах от доброго сердца дал её в дар твоему отцу.
Князь строго велел, обратившись к сыну:
- Постой!
И снова мягко спросил у Кучки:
- Твой раб солгал. Не так ли, боярин? Но тот, как прежде, упрямо ответил:
- Моя тут земля. Отцово наследье…
Долгорукий успел оттолкнуть Андрея, замахнувшегося на боярина, и с медленной, осторожной злобой, словно предупреждая, внушительно произнёс:
- Лживое слово змее подобно. Помни об том и не лги, боярин…
Боярин не сдался. С упрямым спокойствием он сказал:
- То лгу не я. То княжич Андрей твой лжёт. Андрей стремительно выхватил меч из ножен. Князь тоже привстал, бледнея, и поднял руку…
Тогда вдруг Данила Никитич сказал негромко:
- Нет мира и здесь, на нашей милой земле…
Князь сел. Пощипывая пальцами, покусывая крепкими зубами седеющие усы, он некоторое время хмуро молчал. Потом обратился к сыну:
- Почто сразу за меч схватился? При тёмных людях зачем хулить воеводу?
- А что он здесь лжёт про землю? - упрямо спросил Андрей.
Но вспышка гнева его успела погаснуть. Он кинул свой меч на промёрзшую землю и отвернулся.
- И ты утихни, - стараясь сдержать свою ярость, сказал Долгорукий Кучке. - К чему бесполезно спорить, коль эта земля - моя? Закончим же дело миром…
Князь снова хмуро рванул свой седеющий ус белыми, длинными пальцами и отвёл от Кучки глаза. Яростный взгляд его вдруг захватил Федота. Князь резко взмахнул рукой и сказал Федоту:
- А ты не слуга, ты вор! Ибо ты, лживой корысти ради, в сердцах бежан голодную смуту сеял. И землю мою предал: на тебя вон Якун сослался… За то возьмут тебя в батоги!
От избы подступили ратники, взяли обессилевшего от страха Федота за локти и поволокли в кусты.
Боярин угрюмо вступился:
- Не он, а бежане - крамольники и бродяги.
- Федот же первый вор и бродяга, ибо волю мою нарушил! - свирепо ответил князь. - Ему повелел я селить тут бежан, а он их гонит и гонит. И всё оттого, что правду мою поменял на кривду. Землю мою здесь предал, смолчав о том, что земля здесь окрест моя, не твоя, боярин…
Кучка с минуту угрюмо думал. Потом, взглянув на кипящего злобой князя, тише, теплей сказал:
- Коль так ты того желаешь, готов я взять своё порубежье от той вон рощи…
Он указал на дорогу, где глухо лежало поле, а дальше опять поднимался лес.
Юрий стремительно встал. Лицо его просветлело. В глазах мелькнуло веселье.
- Вот это добро!
Он взглядом велел подойти Страшко:
- Помыслил я тут, на тебя взглянув, и чую: верен мне, да и крепок, подобно дубу. И так решил я для ближнего блага: сядешь в посёлке моём тиуном заместо Федота. Будешь блюсти тут покой да мир, как старший над младшими.
- Я?
- Да, ты. Пришёл с погоревшего Городца - так садись на землю вот здесь, в Москве. А вместе с тобой и все… Глядишь, и Никишка сюда придёт!
Страшко подумал, согласно кивнул головой:
- Коли велишь, попробую, княже! Юрий присел на скамью, довольный.
- Сия доброликая дева и есть твоя дочь Любава?
- Она…
- А отрок и есть Ермилка?
- Ага. Ивашка же, младший, в огне сгорел…
- А этот вон парень?
- В пути прибился, кличут Мирошкой.
- А старый да рыжий?
- Чужие… Один - свечной мастерец, другой - горшечник Михайла. К тебе за миром пришли. Прими их, мой князь пресветлый!
- Добро. По воле моей, ты сам прими тут бежан, особо умельцев. И этих прими и, буде, прочих иных, какие придут. И сразу вели трудиться… Эй, друг Симеон, поди…
От избы подступил худощавый, чернявенький человек, одетый легко, как инок.
- Слугу моего Страшко я здесь тиуном оставляю, - сказал ему Юрий мягко. - С ним вместе прими бежан. Вели разместить их в избы. Согреть, накормить: здесь они град с тобой строить будут…
Он весело объяснил Страшко:
- То муж Симеон, мой преславный зодчий. Мудр он и сердцем ясен. Служи ему, словно мне…
И опять повернулся к Кучке: