Юрий Владимирович ездил на ловитвы в ярославские леса, пировал со старыми друзьями (немало осталось ростовских мужей, помнивших князя ещё отроком!), проводил вечера в благочестивых беседах с епископом Нестором, а в это время на юге творились недобрые дела. Великий князь Изяслав Мстиславич и Изяслав Давыдович Черниговский никак не хотели примириться с тем, что за Юрием Владимировичем остался Городец-Остерский. Между их княжествами, в опасной близости от Киева, занозой сидел с сильным суздальским полком четвёртый сын Юрия, Глеб Городецкий.
На первом же великокняжеском совете в Киеве Изяслав Давыдович заговорил о Городце-Остерском. Он взывал к князьям, съехавшимся на совет в Киев:
- Доколе, братия, сын Юриев между нами сидеть будет? Покуда он в Городце, нам никак безопасно быть неможно, понеже и сам Юрий, и сыновья его своего стыда никогда не забудут, мстить нам будут. Того ради не лучше ли Юрьев Городец разорить и сжечь, чтобы Юрию тут пристанища не было?
- Верно глаголешь, брате! — поддержал своего верного союзника великий князь Изяслав Мстиславич. - Великое древо суздальской силы мы свалили и по рекам в Залесскую Русь сплавили, а корни в Киевской земле оставили. Какое злокозненное древо из сиих корней произрастёт?
Молчали приглашённые на совет князья. Опасения великого князя Изяслава Мстиславича они разделяли, но в новую усобную войну вступать никак не желали. Потерпевший двойную неудачу, подписавший мир по всей великокняжеской воле, Юрий Владимирович казался по-прежнему грозным. Кто знает, не собирает ли он за своими лесами новые сильные полки?
Почувствовав сомнения князей, черниговский воевода и тысяцкий Азарий подсказал осторожненько:
- Городец... Городец... А что Городец? Одними черниговскими полками сей малый градец сметём, если князь прикажет... А если великий князь Изяслав Мстиславич какую помочь пришлёт, то и говорить не о чем...
- Пришлю воевод с осадными полками, со стенобитным орудьем! — тут же заверил Изяслав. - Вам, братие, оставаться в своих княжествах, вестей дожидаясь.
Последние слова князя прозвучали не как продолжение совета, а как непререкаемый великокняжеский указ, и князья это поняли. Вздохнули с облегчением, вежливо поклонились великому князю и дружно вывалили за двери гридницы.
На вечернем прощальном пире о Городце-Остерском даже не упоминали...
Черниговские и великокняжеские полки осадили Городец-Остерский и взяли его приступом (князь Глеб Юрьевич успел отъехать). Город был разграблен и сожжён дотла. Погибла в пожаре и почитаемая на Руси божница святого Михаила. Уцелевших горожан развели по разным черниговским и киевским городам и волостям. Было у князей Мономаховичей крепкое гнездо на южной реке Осётре, и не стало его - одно пустое место, тлен и пепел.
Для князя Юрия Владимировича сие было огорчительно вдвойне.
Мономаховичей окончательно вытесняли из Киевской Руси: сначала - из Переяславля, а теперь вот и из Городца-Остерского, отчинных городов...
Вотчину на реке Осётре взяли нагло, без обычных перед усобицей межкняжеских переговоров. Это было просто оскорбительно: князя Юрия Владимировича унизили перед братией, перед всем княжеским родом, представив мизинным удельным владетелем, за которого вправе решать великие князья. Такого прощать было нельзя, и Юрий через неохоту, через дурные предчувствия объявил о новом походе.
Военная сила для похода нашлась. Сохранили свою мощь суздальские и ростовские полки — потери в прошлой войне оказались, вопреки ожиданиям, не слишком значительными. Снова к Юрию присоединился Святослав Ольгович Новгород-Северский. Князь Ростислав Ярославич Рязанский привёл не только свои, но и муромские полки. Откликнулись на призыв Юрия половецкие ханы, кочевавшие между Доном и Волгой. Немалая собиралась рать.
Но сам поход оказался невесёлым, натужным, ленивым каким-то, полки медленно продирались сквозь витячские леса. Долго стояли в Глухове, потом также медленно передвинулись к реке Свине, где снова остановились — ждать союзников-половцев.
Взбодрился Юрий, когда узнал, что Владимирко Галицкий тоже выступил против великого князя Изяслава Мстиславича. Однако, как оказалось, радость была преждевременной. Изяслав со своими полками и венгерской помощью встретил Владимирка на пограничной реке Сане. Немного побившись, Владимирко отступил. Руки у великого князя были развязаны.