Созвучие мыслей и стремлений сблизило супругов, и Юрий стал брать княгиню в свои путевые шествия по княжеству. Не рядом, стремя в стремя, как бывало с покойной княгиней-половчанкой, ездили они по извилистым лесным дорогам и светлым опольям: Юрий верхом, а княгиня в лёгком возке, запряжённом парой гнедых жеребцов, однако на привалах не было у Юрия собеседника душевней и понятливей. Обласкивала Елена душевными словами, успокаивала, обнадёживала. Хорошо было Юрию.
И ещё одно было внове: сопровождали князя не воеводы, водившие полки в походы, а бояре-наместники, волостели, мастера-градостроители. Непременным спутником князя стал Филя, сын престарелого Луки Наровитого, тоже знатный градостроитель, унаследовавший от отца не только градостроительное мастерство, но и прозвище — Норовитый. Самые близкие люди, боярин Сновидич и большой воевода Якун Короб, два десятка дружинников-телохранителей - вот и весь княжеский поезд.
Ещё в мае на большом княжеском совете было решено, что следует всё накопленное богатство и людскую силу положить на градостроительство, подновлять старые крепости и строить новые города, населять их многими княжескими людьми, своими и пришлыми, а где ставить новые города - советоваться со знающими людьми и самому князю выбранные места осматривать. Много путевых шествий предстояло совершать Юрию Владимировичу, ох, как много, ибо безмерно обширна его отчина, Великая Русь!
Начали градостроительство с малого, с давно задуманной достройки Кидекши. Суздальские мастера и местные умельцы-камнетёсы возвели из белого камня известняка чудную церковь святых мучеников Бориса и Глеба, столь искусно сложенную, что и швов не было видно. Единственную главу храма венчал шлемообразный купол, будто воин в шлеме встал за стенами Кидекши, светлый и несокрушимый. Исполнил Юрий и свою давнишнюю мечту: поставил возле храма каменный княжеский дворец. Дворец сложили из плоского кирпича, украсили взорными балясинами византийского стиля (княгиня Елена сама их вычертила писалом на бересте и отдала Филе Норовитому).
Но строительство это было больше для чести самого князя, чем для пользы Земли. Благоустроил князь свою вотчину, а вот где ставить новые города, пришлось крепко думать.
За свой южный рубеж в Суздале не беспокоились. После того как рязанские и муромские князья стали служебниками Юрия Владимировича, от беспокойного Низа отделяли Великую Русь не только дремучие вятичские и муромские леса, но и широкая полоса дружественных земель-княжений. К тому же князь Ростислав Рязанский, дружа Юрию, начал отстраивать на правом крутом берегу реки Оки град своего имени. Крепким обещал стать град Ростиславль. С запада его защищали крутые окские обрывы, с востока и севера - глубокий овраг, а с юга, где был единственный подход для стенобитных орудий, - три насыпных вала. Самому Ростиславу этот град вроде бы ни к чему, со стороны Суздаля угрозы не было, а для Юрия Владимировича — польза великая. Прорвутся беспокойные Давыдовичи или Мстиславичи сквозь Рязанское княжество, а перед самыми суздальскими рубежами крепкий град стоит!
А дальше, прикрывая Суздаль, свой град стоит - Владимир-на-Клязьме, где властвует сын - Андрей Юрьевич. Градостроительные труды Андрея Юрий Владимирович оценивал высоко. Андрей пристраивает к прежнему, Мономахову городу, свой Новый город, обносит его валами и стенами, и обещает эта прибавка стать больше, чем весь прежний Владимир. Ещё мечтает Андрей воздвигнуть каменный Успенский собор, многоглавый и богато украшенный, чтобы не уступал Софии Киевской, а близ города, ниже по реке Клязьме, поставить в селе Боголюбове свой княжеский градок с каменным дворцом. Не иначе, пример берёт с отцовской Кидекши...
Сыну Юрий верил и во владимирское градное строение не вмешивался, только тиуна своего прислал — для досмотра. И ревности у него к успехам Андрея не было - ведь наследник! Напрасно княгиня Елена недоброжелательна к Андрею, нет-нет, да попрекнёт, что своевольный он и дерзкий, советов у старших не спрашивает, всё по-своему сделать норовит. А каким должен быть будущий властитель Великой Руси? Смиренным и послушным?
Наветы жены Юрий Владимирович пропускал мимо ушей, не поощряя, но и не осуждая вслух. Оберегал начинавшее складываться ещё хрупкое согласие.