«Сознаемся, братия, что, не имея прежних доходов из-за земельного запустения, хотим отнятием у своей же братии имение себе присовокупить, но почасту и своё теряем в усобице. Разумно ли сие?»
«Дед наш, великий князь Ярослав Мудрый, уже всех вотчинами наделил, по городам расставил. Много ли корысти мы приобрели от переделов? Только урон себе и братии своей...»
«Порешим так, братия: кто взял неправдой против Ярославова раздела, тот возвратить должен, чтобы каждый доволен был и жил по правде...»
«Против общего неприятеля должны мы согласными быть, пределы каждого оборонять совокупным войском, чтобы разорения Русской земли не допустить...»
«Коли все согласны, братия, тако приговорим: каждому отческим своим владеть, как уложил великий князь Ярослав Мудрый, а в чужие владения не вступаться...»
«В отчине своей каждый может по хотенью своему разделы учинять с младшей братией, сыновьями и сыновцами, а другим князьям до тех разделов дела нет...»
«А кто на кого из князей восстанет неправдой, на того подняться всем единодушно, чтобы обиженный был оборонён, а обидитель усмирён...»
Последнее слово, конечно же, за великим князем:
- На том всем Крест целовать нам, братия!
Согласившись в главном, без споров положили так:
Святополку с сыновьями, яко сыну и внукам Изяславовым — Туров, Слуцк, Пинск и все города по оной стороне Припяти, а яко великому князю - Киев со всей областию; Новгород Великий к Киеву же; Святославлевым сынам - Олегу, Давиду и Ярославу - волости отца своего: Чернигов с Северою, Муром, Рязань и Тмутаракань; Владимиру Мономаху с сыновьями все волости отца его Всеволода: Переяславль, Смоленск, Ростов, Суздаль...
Определили отчины и другим князьям, сыновьям и внукам князей Владимира и Юрия, которые тоже были Ярославичами, но в больших князьях не хаживали. Тут и вовсе спорить было не о чем — что дадут, тому и рады.
Не всё понравилось Мономаху в совокупном княжеском разделе Руси. Слишком много волостей и городов осталось за Гориславичами. Новгород Великий, где сидел князем старший сын Мономаха, Мстислав, притянули к Киеву, хотя о том, чтобы свести Мстислава Владимировича с Новгорода, речи пока не было. Но это - пока...
Своего неудовольствия Мономах не посчитал нужным скрывать - чувствовал свою силу. Нахмурился, кулаки перед собой на столешнице сжал.
Гориславичи покосились на него с опаской.
Великий князь Святополк Изяславич заметил неладное, спросил:
- Аль не так что, брат мой любимый?
- Точно бы всё так... - с сомнением в голосе ответствовал Мономах и добавил: - Другое меня заботит. Младший сын мой Юрий в Ростове на княженье сел. Младень ещё, а Ростов далеко, за великими лесами. Опасливо ему там. Подкрепить бы Юрия, приговорить на съезде отдельно, что Ростовская земля - родовая отчина его, чтоб иной кто в Ростов не вступался.
Гориславичи согласно закивали головами. А кроме них - кто бы стал спорить? Единодушно приговорили: навечно владеть князю Юрию и потомству его Ростовской землёй как отчиной.
Не поняли гордые южнорусские князья, что приговором своим заложили законную основу будущей Руси Великой, которая начала подниматься мощно и стремительно, затмевая Русь Киевскую.
Но это уже будет повествование не о княжиче Юрии, а о князе Юрии Владимировиче, два прозвища которого остались в народной памяти: Долгорукий и Градостроитель.
Глава первая
«ДА НУ ВАС ВСЕХ!»
1
рошло десять лет.
Если бы князя Юрия спросили, какими были эти годы, он бы затруднился ответом. Для кого-то годы были добрыми, а для кого и худыми, страдательными. Всё предопределено Промыслом Божьим и людским несовершенным разумом.
Для великого киевского князя Святополка Изяславича годы были беспокойными и стыдными. Не приведи Господи такие годы переживать!
Но беды князь Святополк сам на себя накликал.
Казалось бы, после славного Любечского докончания утишилась Русь, княжеская братия с общего согласия расселась по своим отчинам и дединам, и не было больше причины для усобицы: каждый держал вотчину свою. Многие поверили в наступивший мир. Многие, но не великий князь Святополк.
Святополк подозрительно приглядывался к братии, держал уши открытыми для любого зла. От любого ждал худа — и дождался. Тихим бесом подкрался к великому князю Давид Игоревич, алчный и лукавый владетель Владимира-Волынского. Нашептал, будто Владимир Мономах и Василько Теребовльский злоумышляют против великого князя.