Навету на Мономаха великий князь то ли поверил, то ли нет - неведомо. Может, и поверил, но побоялся тронуть сильного князя. А вот Василька решил выдать головой Давиду Игоревичу. Не сообразил Святополк, что не о великокняжеской пользе радеет Давид, но токмо о приобретении новых вотчин. Град Васильков - Теребовль - лакомый кусок, давно зарились на него Волынские князья.
Давно подозрителен был Святополку теребовльский князь: больно уж дерзкий! То в единачестве с половцами воюет Василько Польшу, то самочинно зовёт к себе давних киевских служебников, чёрных клобуков, - для польского похода же, то замышляет идти ратью за Дунай-реку, чтобы вывести дунайских болгар в свои владения и тем самым возвыситься над другими князьями, то объявит вдруг громогласно, что займёт большими полками землю Половецкую, и либо великую славу себе найдёт, либо сложит голову за Веру Православную и Святую Русь. И всё в обход великого князя, в обход. Одно беспокойство от такого неистового воителя. Беспокойства же Святополк старался избегать. Давно замышлял, как укротить дерзкого теребовльского князишку. Тут же представился случай избавиться от Василька чужими руками: Давид Игоревич злобой исходит, зубами скрипит от ненависти. Пусть злодейничает, а он, великий князь, в стороне...
Василька вызвали в Киев, как бы с миром, и прямо с великокняжеского двора выдали головой Давиду Игоревичу. Люди Давида увезли Василька в близлежащий Белгород и ослепили.
В одном ошибся Святополк - в стороне ему остаться не удалось. Хитрый Давид повязал великого князя соучастием в злодействе. Василька держали, придавливая к полу, конюхи Давида и Святополка, а очи выимал ножом великокняжеский овчар Бередня, родом торчин.
Ослеплённого Василька тайно увезли во Владимир-Волынский и держали в крепком заточении. Стерегли его, как опасного татя, тридцать воев с двумя отроками княжескими. Исчез Василько с людских глаз, будто и не было его.
Однако всё тайное рано или поздно становится явным.
Возмутились князья: как так? После Любечского-то полюбовного съезда? Такого лютого зла ещё не бывало на Руси! Ни при отцах наших не бывало, ни при дедах!
Пуще других князей негодовал Владимир Мономах. Строил, строил здание общерусского единства, закрепил на съезде порядок бескровного наследования отчинных княжений, и всё прахом?
Нет, такого нельзя допустить!
Мономаха поддержали черниговские Святославичи, князья Олег и Давид. А за Святославичами, считай, добрая половина Руси. Остальные князья, помельче, - кто промолчал, осторожничая, кто поторопился заверить Мономаха и Святославичей в дружбе и союзе. Однако в защиту великого князя Святополка не выступил никто. Злодейство было явным, и каждый князь невольно примерял на себя участь несчастного Василька. Худо будет, если подобное зло приживётся на Руси.
Большие полки Владимира Мономаха и Святославичей двинулись к Киеву.
Великий князь Святополк испугался, переложил вину на Давида Игоревича. Обольстил-де тот великого князя своим лукавством, возвёл на Василька клевету.
Мало кто поверил Святополку, но война и низложение великого князя грозило нарушить хрупкое равновесие между княжескими родами, а этого не хотел никто. О замиренье просили уважаемые на Руси люди: митрополит Николай и престарелая княгиня Анна, вдова великого князя Всеволода Ярославича, известная праведница. Они не обеляли Святополка, больше говорили о грядущих бедах, которые принесёт Руси новая усобная война: «Если станете воевать друг с другом, то поганые половцы обрадуются, возьмут землю Русскую, которую приобрели деды и отцы ваши с великими трудами и храбростью!»
Князья решили не карать Святополка, но строго наказали ему: «Если это всё Давид наделал, то ступай ты, Святополк, на Давида ратью, либо схвати его, либо выгони».
Волей-неволей домоседу и книгочею Святополку Изяславичу пришлось окунуться в водоворот усобной войны. Кругом он оказался в проигрыше. Лукавством Давида в войну были вовлечены другие волынские князья, половцы, венгры, поляки. Два года продолжалась смута, и великий князь Святополк Изяславич был не в силах её остановить. Бился Святополк как муха в паутине, надоедливо жужжал просьбами о помощи, но князья не спешили посылать полки. Сам котору[24] заварил, сам и выпутывайся.
А для переяславского князя Владимира Всеволодовича Мономаха эти годы были добрыми. Не участником усобицы он был, а вроде как сторонним судьёй, к которому обращались обе стороны. Война ни разу не пришла в переяславские волости. Если и воевал Мономах, то с погаными половцами, разорителями Руси, и не на русских землях, а в Диком Поле. Укреплялась народная молва о нём как о защитнике Русской земли, и было сие для переяславского княжества благом.