немало…
Поездка в Донецк, хотя и была очень короткой, дала мне немало. Я привез в Москву несколько десятков писем и фотографий. Кроме того, Нина Михайловна сообщила мне несколько адресов школьных товарищей Юрия, живущих сейчас в Москве. Среди них был адрес Ирины Дмитриевны Поповой, она несколько лет училась с Юрием в одном классе.
Признаться, я не сразу разыскал ее, — вернувшись из Донецка, с головой ушел в газетные дела, наверстывал упущенное, а потом подошел отпуск, который я провел в Белоруссии, в местах, где сражался и погиб капитан Двужильный. И только осенью я позвонил по указанному телефону. Ирина Дмитриевна охотно согласилась помочь мне, и я предложил встретиться у меня в редакции.
— А где вы работаете? — спросила она.
— В Министерстве торговли, в многотиражной газете.
— В Министерстве торговли? — переспросила Ирина Дмитриевна. В ее голосе чувствовалось откровенное удивление. — Скажите, а вы знаете Анну Григорьевну Арбутову из Росторгодежды?
— Начальника трикотажного отдела? Конечно знаю. Анна Григорьевна часто пишет нам в многотиражку, — ответил я, не понимая, какое отношение может иметь Арбутова к нашему разговору. Может быть, Ирине Дмитриевне захотелось что-нибудь достать? Я, правда, этого вслух не сказал, ожидая, что будет дальше.
— А вы знаете, Георгий Николаевич, — в телефонной трубке торжествующий голос, — что Арбутова, которая исправно пишет вам заметки в многотиражку, родилась и выросла в Донецке, училась в одном классе с Юрием Двужильным?
Очевидно, в эту минуту вид у меня был презабавный. Я мог ожидать все, что угодно, но только не этого. Действительно, семь лет работать под одной крышей, встречаться с Анной Григорьевной чуть ли не каждый день в редакции, на различных заседаниях и совещаниях, а то и просто в коридоре и не подозревать, что она может рассказать мне все, ради чего я езжу в другие города, пишу многочисленные письма, посылаю запросы…
Да, действительно мир тесен!
Конечно, я сразу же позвонил в Росторгодежду, и через несколько минут в редакцию вошла Анна Григорьевна.
Я словно впервые увидел эту невысокую стройную женщину, одетую всегда с большим вкусом. Ее карие глаза лукаво улыбались.
— Что, опять нужна заметка? Как всегда, в четверг «горите»?
Но, заметив, что я как-то странно ее рассматриваю, она нахмурилась.
— Нет, на этот раз не угадали. Скажите, пожалуйста, что вы знаете о Юрии Двужильном?
— О Юрке? — встрепенулась она. — Откуда вы узнали о нем?
Пришлось рассказать о том, как начался поиск, о неудачах и первых находках, о поездке в Донецк и, наконец, о разговоре с Ириной Дмитриевной Поповой.
Анна Григорьевна слушала не перебивая.
— Знаете что, — предложила она, когда я закончил свой рассказ, — приезжайте вечером ко мне. Будет Ирина, может быть, еще кто-нибудь из наших приедет. Покажу вам давние фотографии, послушаете наши воспоминания. У Ирины, возможно, сохранились письма Юры. Он, кажется, писал ей из Белоруссии, незадолго до гибели. Приезжайте.
И вот я в небольшой, красиво обставленной квартире нового дома на Профсоюзной улице. Здесь уже была Ирина Дмитриевна, высокая статная женщина средних лет. Мы улыбнулись, вспомнив наш утренний разговор по телефону.
Анна Григорьевна усадила нас и дала большой альбом с фотографиями. Сама же она хлопотала на кухне, поминутно отвлекаясь, чтобы давать нам пояснения.
— Вот здесь, видите, наш класс в тридцать четвертом году. Юры почему-то нет на этом снимке. А вот и он, видите, внизу, улыбается. Это было уже в восьмом классе, мы собрались, чтобы отметить чей-то день рождения. Кажется, Вадима Коробчанского. Смешные все, правда?
Я всматриваюсь в эти молодые, улыбающиеся лица на фотографии, слушаю, что Ирина Дмитриевна и Анна Григорьевна рассказывают о Юрии, о своем детстве и юности. Вижу их задумчивые, немного грустные глаза. А когда подруги улыбаются, вспомнив что-либо смешное, мне кажется, что они не так уж изменились за эти годы, и радуюсь своему открытию. Особенно Анна Григорьевна — порывистая, беспокойная, с задорным блеском глаз. Точь-в-точь таких, что глядят на меня со многих давних фотографий.
Странная вещь фотография! Она выхватывает какое-то мгновение из неповторимой человеческой жизни, радость или горе, глубокое раздумье человека или его безудержный смех… Человека, быть может, уже давно нет, а его улыбка живет и заставляет тебя отозваться на какую-то давнюю его радость…
В этот вечер и потом, встречаясь с другими товарищами Юрия, я настойчиво допытывался у них: каким в жизни был Юрий? Что в нем было самое главное?