Прислали мне свои письма и подруги Веры по институту — Марина Ивановна Сонина, Валентина Ивановна Пичкур и Нина Ивановна Цалит. Вчетвером все годы учебы в институте девушки жили в одной комнате студенческого общежития на Волоколамском шоссе, вместе учились, бывали в театрах, кино, спорили о прочитанных книгах, мечтали о будущем.
Вот что писала мне из Мурманска Нина Ивановна Цалит:
«Вера была хорошим товарищем не только с нами, девушками, но и с ребятами. У нее получалось это по-мальчишески, по-детски, просто. Очевидно, это получалось оттого, что она обладала прямым и простым характером. Никому не постесняется она сказать правду о недостатках и ошибках, а также и сама все говорила о себе. Ее простота доходила до наивности, и некоторые считали, что она рисуется. Но я знала Веру в любой обстановке, и она всегда была такой».
Много интересного рассказали мне о Вере бывшие ее однокурсницы Валентина Георгиевна Конова и Софья Вениаминовна Котликова.
А 9 мая 1957 года у Большого театра я встретился с боевыми товарищами Веры Волошиной. Каждый год они собираются здесь «в шесть часов вечера после войны».
Я познакомился с Натальей Трофимовной Самойлович, Александрой Федоровной Ворониной, Евгенией Николаевной Монучаровой, Клавдией Александровной Милорадовой. Из Риги прислала письмо Наталья Михайловна Обуховская, из Рыбинска — Лидия Александровна Булгина, из Львова — Иван Егорович Колесников.
Жизнь каждого из них — волнующая повесть о беззаветной преданности Родине. Я был глубоко восхищен героизмом этих простых советских людей, особенно подкупала их скромность, нежелание говорить о себе. Свое участие в обороне Москвы, в партизанской борьбе они рассматривали как обычное дело, в котором нет ничего героического. Вот как об этом пишет Нина Ивановна Цалит:
«О себе сказать нечего. В тылу у немцев была четыре раза: два раза прыгала с парашютом и два раза ходила пешком. Работа эта, конечно, тяжелая — по плечу только молодым, и героического в этом я ничего не нахожу. Думаю, что и вы, т. Фролов, если вам придется попасть в такую обстановку, как это довелось нам, тоже будете честно и добросовестно выполнять все, что положено солдату. Тоже скажете, что это обыкновенная работа, которую должен выполнять каждый советский человек».
С каждым днем у меня накапливалось все больше и больше материалов о Вере Волошиной, и перед мысленным взором все отчетливее вставал образ этой замечательной девушки — комсомолки, смелой разведчицы, верного друга и товарища.
И я понял, что не имею права молчать. Все, что мне удалось узнать о Вере Волошиной и ее боевых товарищах, нужно рассказать людям, нашей молодежи, для которой их жизнь и героическая борьба с врагами должна стать примером служения Родине.
БЕДА ВОШЛА В ДОМ
В то морозное февральское утро еще ничто не предвещало приближения весны. Дома на Индустриальной утопали в глубоких сугробах, почерневших от угольной пыли. К весне эти сугробы осядут, а черные пылинки, согретые солнцем, продырявят их до самой земли. И будут они стоять по обе стороны улицы, приземистые, ноздреватые, с каждым днем оседая все ниже и ниже, пока не исчезнут совсем.
А пока в городе хозяйничает зима. Широкая Томь надежно закована льдом, а вдоль набережной порывистый ветер перекатывает поземку, пытаясь соорудить причудливые сугробы и сугробчики.
Улица в эту раннюю пору совершенно пустынна, лишь в самом конце ее маячит нескладная фигурка девочки-почтальона. Ее здесь и ждут и боятся одновременно.
Подойдя к дому, Клавдия Лукьяновна привычно заглянула за оконный наличник, куда девочка-почтальон обычно клала ей письма от Веры. Но там, как и все эти последние дни, было пусто.
Молча открыла дверь и вошла. Свет уже можно не зажигать — за окном совсем стало видно.
Небольшая, аккуратно убранная комната. И все же здесь чувствуется запустение. На стенах много фотографий Веры и ее друзей. Они задорно улыбаются, и среди этого замершего веселья, смеха и улыбок одиноко стоит уставшая после двухсменной работы мать.
Напротив двери на тумбочке большая карточка Веры. Глаза ее искрятся улыбкой, словно приглашают разделить какую-то большую радость.