Многие годы Юрий Георгиевич посвятил истории Советского Союза, став редактором-составителем и комментатором нескольких десятков томов архивных документов, написал четыре монографии по советской истории. Сегодня ни одна серьезная публикация по истории России 20 века не обходится без ссылок на работы Ю. Фельштинского.
В последние годы, потеряв научный интерес к истории СССР, ученый занялся исследованием политических явлений и процессов современной России. В сооавторстве с Александром Литвиненко и при поддержке Бориса Березовского выпустил в США книгу "ФСБ взрывает Россию". Живет и работает в Бостоне.
ТАМ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ!
Юрий Георгиевич, почему и как вы эммигрировали будучи студентом довольно престижного ВУЗа?
- Знаете, у меня в жизни всегда было одно банальное правило: говорить то, что думаю. Быть честным, искренним, смелым и учиться на историческом факультете в те годы было довольно сложно. Когда говорил все, что думал, на первом курсе - в институте считали, что я не адаптировался после школы и что за мной кто-то стоит, раз я так смело выступаю. На втором курсе разобрались, что за мной никто не стоит. На третьем стали предупреждать, что если хоть раз еще открою рот, выгонят А выгонят, размышлял я, возьмут в армию, а в захватническую Советскую армию я идти не хотел. Откажусь -- посадят на три года за уклонение от службы. В тюрьме или лагере со всеми своми принципами я долго не протяну. Выходит, надо выбирать между лагерем, эмиграцией и молчаливой жизнью в России. Я выбрал эмиграцию и сумел уехать (что в те годы было не банально). Я уехал по так называемой "израильской визе", хотя в Израиль даже не заехал, а уже в Вене декларировал американским властям свое желание жить в США, куда прибыл в апреле 1978 года. Никого из близких у меня в США не было. Уезжал я один. Родители мои умерли когда мне было 17 лет.
- Что сейчас для вас Россия?
Обьект ожиданий. Хотя, признаюсь, в Россию я не был довольно давно, перестал ездить с того момента, как начал писать книгу "ФСБ взрывает Россию".
Почему? Боитесь?
- "Боитесь" -- сильное упрощение. Я считаю, что мне в России сейчас нечего делать. Я не могу жить в несвободной стране. Никогда не мог, а теперь, после того, как Россия побывала свободной в период 1991-1999 годов -- тем более. Вы знаете, примерно год назад я участвовал в заседании "Круглого стола" радио "Свобода" по телефону вместе с известным российским правозащитником Сергеем Адамовичем Ковалевым. Мы оба принадлежим к критикам нынешней российской власти и в особенности спецслужб, но по отношению к происхождения взрывов жилых домов в России несколько оппонировали друг другу. По мнению Ковалева (по крайней мере тогда он считал именно так) авторство ФСБ все еще не было доказано. Уже в конце нашей беседы я, видимо немного раздраженно заметил, что нет никаких указаний на то, что дома взрывали чеченцы. Ни одного даже маленького фактика! На что Сергей Адамович ответил, что моя версия делает невозможной жизнь в России. Очень точное и тонкое, кстати говоря, утверждение. Именно по этой причине я свободен в анализе происходивших в России в 1999 году событий (но не могу жить в России, которой управляют спецслужбы). А Сергей Адамович, живущий в России, не готов принять мои выводы об организации взрывов в России в 1999 году спецслужбами, так как приняв эти выводы, он должен будет покинуть Россию, так как жизнь его в такой России и для него станет невозможной. Вот какой сложный ответ я дал бы на Ваш простой вопрос о том, почему я больше не езжу в Россию.
Честно говоря, концепция этой вашей книги, выраженная в заглавии, мне тоже кажется невероятной. Как она пришла вам в голову?
- Знаете, как только Путин пришел к власти, он стал разрушать все то, что выстроил с большим трудом Ельцин. Разрушил федеративное устройство, разрушил Совет Федерации, разрушил НТВ, посадил Гусинского. Абсолютно по варварски вел войну в Чечне. Ельцин ее тоже вел жестко и по варварски (армия ведь та же), но все-таки при Ельцине считалось и казалось, что он вынужден ее вести, что он просто не понимает, как закончить войну. При Путине стало ясно, что он хочет вести войну и не хочет мира. К тому времени накопилось много плохих знаков. И мемориальная доска Андропову на здании Лубянки, и голосование в Думе по закону, разрешающему возбуждение следственных мероприятия по анонимным доносам, и назначения бывших и действующих сотрудников спецслужб и министерства обороны на политические должности. Все это указывало на то, что в стране происходит тихий переворот, принимаются антиконституционные законы.
На этом фоне я и задумался над теми событиями, которые произошли в России в сентябре 1999 года, перед самыми выборами в Госдуму. Ведь президентская кампания Путина была выиграна именно тогда, во время парламентских выборов. В отличие от сторонников "чеченской" версии взрывов, мне ничего не пришлось "высасывать из пальца" и "притягивать за уши". Политически теракты были не выгодны чеченцам и выгодны ФСБ и Путину, искавшим повод развязать вторую войну в Чечне. В Рязани при закладке "мешков с сахаром" и детонатором поймали именно сотрудников ФСБ, что умудрился подтвердить всей стране директор ФСБ Патрушев. Обвинения, выдвинутые против так называемых участников теракта в Буйнакске были очевидным образом сфальсифицированы, до анекдотичного (хотя обвиняемым было, конечно же, не до смеха).
Вот тогда и состоялась моя последняя поездка в Россию поездка -- для встречи с Александром Литвиненко. Хотя я не предполагал, что поездка будет последней.
- Вы ждали от него фактов?
- С Александром я был знаком с 1998 года. Я считал, что если готовилась серия взрывов, кто-то в ФСБ хоть что-то должен был об этом знать или слышать. Все-таки с 1991 года прошло много лет, не стало ни СССР, ни КГБ. Мне казалось, что если не сама система, то люди работающие в органах госбезопасности, должны измениться. Трудно было поверить, что офицеры ФСБ и ГРУ в 1999 году, офицеры -- подчеркиваю, со своим кодексом чести, могут взрывать жилые дома с людьми в собственной стране, в Москве. Короче, у меня все сходилось в моей версии, но возникли чисто психологические проблемы, как у Сергея Адамовича Ковалева.
Саша Литвиненко, бывший офицер ФСБ, к тому времени уже отсидел несколько месяцев в Лефортово за разглашение информации о полученном от руководства ФСБ приказе убить Бориса Березовского. В Москве он жил теперь под подпиской о невыезде. Круглосуточно за ним ездила "наружка": две машины по при человека в каждой. Разговор у нас был достаточно конспиративный, с серьезными мерами предосторожности на случай прослушивания. От Саши я хотел узнать его мнение: возможно ли, что приказ взорвать дома был отдан; возможно ли, что офицеры спецслужб, получившие такой приказ, его выполнили. Разговор у нас был долгий. Всего не перескажешь. Все, что Саша говорил, я записывал, хотя в этом был элемент риска и для него, и для меня. В двух словах, Саша сказал, что да, возможно, что сам он придерживается мнения, что дома взрывали спецслужбы; что начало этой серии терактов положено было группой Макса Лозовского, известного сотрудника ФСБ, в 1994 году. С этим я от Александра и улетел -- в буквальном смысле слова. Блийжайший рейс оказался в 6 утра в Цюрих. Я торопился вывезти информацию. Даже если ФСБ засекло наш разговор, рассуждал я, вряд ли будут ночью будить начальство и согласовывать мой арест в аэропорту. А без согласование - вряд ли задержат. Я все-таки американец.
Однако самые последние мои сомнения развеял Виктор Суворов (Резун). Заочно с Виктором мы были знакомы давно, часто переписывались, говорили по телефону. Но никогда не встречались. Он жил все эти годы в Бристоле. До Лондона ехать ему несколько часов. Не получалось как-то. А тут я настоял на встрече. Свидились мы в доме у Владимира Буковского в Кембридже. Виктору я задал те же вопросы, что и Александру. И получил примерно те же ответы. "Ну, хорошо, Виктор, -- не успокаивался я. -- Ты офицер ГРУ. Тебе дают приказ взорвать жилой дом в Москве. Ты его взорвешь?" "Да, безусловно. Нас к этому готовили!" " А, если бы в этом доме жили твои друзья?" "Все равно!" "И ты их не предупредил бы?" "Нет, не имел бы права." "А, если там твои родственники - брат, сестра?" "Выполнил бы приказ." "А, если - родители?" "Выполнил бы." "Хорошо, Витя, а, если там твои дети?"