Юра с детства был по-особенному чутким, умеющим распознавать, что человек чем-то обеспокоен, расстроен. Хоть был ребенком — знал: взрослый тоже теплоты ждет. Я, во всяком случае, теплоту эту ощущала. Оказывается, другие тоже замечали.
Уроки и всевозможные школьные мероприятия отнимали у Юры много времени. Но это не освобождало его от домашних обязанностей. Я нередко видела Юру стоящим в очереди за хлебом, колющим дрова или вскапывающим огород. Дети послевоенной поры хорошо понимали смысл пословицы: «делу — время, потехе — час».
Как классный руководитель, я часто бывала в семье Гагариных, а в школу, на родительские собрания, обычно приходила Анна Тимофеевна. Она тревожно справлялась:
— А мой-то как?
Я хвалила Юру за успеваемость, за активность и только делала замечание, что уж очень он всегда рвется вперед, так и кажется, один все хочет сделать.
По всему было видно, что Юра крепко любил и уважал свою труженицу-мать. Семья Гагариных еле-еле сводила концы с концами. И Юра задумал сам пробивать себе дорогу в жизни. Я пыталась уговорить его кончить среднюю школу, и Анна Тимофеевна просила меня повлиять на сына, но Юра поступил по-своему: после шестого класса уехал в Люберцы, в ремесленное училище.
Часть 2
Первая профессия
Люберецкие литейщики
Весной 1949 года Юрий Гагарин окончил шестой класс. И решил завершить обучение в школе и уехать в Москву. 30 сентября приказом № 140 Гагарин был зачислен на отделение литейщиков Люберецкого ремесленного училища № 10 при Государственном заводе сельскохозяйственных машин имени А. В. Ухтомского. Там Юрий овладел своей первой профессией.
Окончив в Гжатске шесть классов средней школы, я стал задумываться о дальнейшей судьбе. Хотелось учиться, но я знал, что отец с матерью не смогут дать мне высшего образования. Заработки у них небольшие, а в семье нас — шестеро. Я всерьез подумывал о том, что сначала надо овладеть каким-то ремеслом, получить рабочую квалификацию, поступить на завод, а затем уже продолжать образование. Так делало старшее поколение, те, которые строили Днепрогэс и Магнитку, прокладывали Турксиб, основали Комсомольск-на-Амуре. Да и теперь, после войны, многие поступали так же.
Все это я обдумывал наедине, советоваться было не с кем — ведь мать наверняка не отпустит меня. Для нее я все еще оставался ребенком. Но про себя решил: если уеду из Гжатска, то только в Москву. <…> Я был влюблен в нашу столицу, собирал открытки с фотографиями кремлевских башен, мостов через Москву-реку, памятников. Хоть сам я и не рисовал, но страстно хотел побывать в Третьяковской галерее. Мечтал пройтись по Красной площади, поклониться великому Ленину.
Да и зацепка была у меня насчет Москвы. Там жил брат отца — Савелий Иванович, работавший в строительной конторе. У него две дочки — Антонина и Лидия, мои двоюродные сестры. Когда я сказал дома, чтобы отпустили к дяде Савелию, мать заплакала, а отец, подумав, сказал:
— На хорошее дело решился, Юрка. Езжай… В Москве еще никто не пропадал.
Но пока принимали решение, пока готовились, время оказалось упущенным. Попытки устроить его в какое-либо училище строительного профиля <…> не получались. Везде уже прием был закончен.
Тогда за дело взялась дочь Савелия Ивановича — Антонина, которая с мужем Иваном Ивановичем Ивановским и трехлетней дочерью Галей жила на Сретенке в Ананьевском переулке в Москве, в коммунальной квартире, в 14-ти метровой комнате. Она забрала Юру к себе. Но и здесь тоже все было малоутешительным. Все ремесленные училища металлургической отрасли прием в Москве закончили. Оставалась одна надежда на училище, что располагалось в Люберцах. И они с его двоюродной сестрой поехали в Люберцы. <…>
Там к этому времени оставались места только на литейном отделении. Завуч училища Владимир Ильич Горинштейн, поддавшись на уговоры двоюродной сестры Юрия, внес Гагарина в список, и он сразу же отправился на экзамены. Сдал на четыре и пять. Писали сочинение и решали задачи по математике. В результате Гагарин поступил в Люберецкое ремесленное училище № 10. Сохранилась ведомость за первую четверть: у него оказались прекрасные отметки.