— Юра, сынок, а мне сон нынче приснился, будто ты маленький, и вот оказался в руку. Какой ты большой! Жаль, отец на работе…
Здравствуй, здравствуй, родительский дом! Все то же, но как будто другое. Кухонька, столик под клеенкой в цветочках. И как они помещались за ним всей семьей? И потолок вроде ниже, и оконца поуже. А печка все так же побелена свежей известкой, от нее светлее в избе, значит, ждали и отец постарался к его приезду.
Вбежала Зоя, всплеснула руками:
— Юр, Юрашка, да тебя не узнать!
Валентин появился, приобнял по-мужски, скуповато. И Борис уже тут как тут — примеряет фуражку, взялся за Юрин ремень. И совсем уже новая жительница, на еще крошечных крепнувших ножках, держась за Зоину юбку, остановила на Юре голубые бусины глаз.
— Неужели племянница? Это кто же — Тамара? Ну, теперь пора раздавать подарки. Маме — платок, Зое — косынку, Борису — акварельные краски, Валентину — набор поплавков и крючков для рыбалки, а отца ожидает рубашка.
И, взглянув на девчурку, немного выждав, а что же досталось, мол, ей, потянулся к самой большой упаковке, разрезал шпагат, развернул бумагу, и уже непонятно, кому больше радости, взрослым или малышке, — извлек трехколесный велосипед.
— Юраша, — качает мать головой, — ты же сам небось без копейки остался?
— А зачем мне они? — отзывается Юра. — Ты же сама учила: человек тогда богатеет, когда для других ничего не жалеет.
Вечером наконец возвращается и отец: постарел, постарел Юрин батя. Но перебросился с сыном словом-другим, надел рубашку и приосанился, тоже доволен. Значит, Юра при деле, руки мастеровые, хлеба кусок имеет, и с родными сын поделился.
Утром, едва завиднелось — на Гжать, босиком по холодной росной траве. Остановился на берегу, постоял, поглядел на воду со знакомого бугорка — и в объятия детства. Вынырнул — не на том ли месте, где когда-то, захлебываясь, сопротивлялся стремнине? Теперь он сильнее течения — пересек наискосок и, не передохнув на другом берегу, повернул обратно. Чья же это фигура маячит возле его одежды? Паша, Дешин, друг. Ну-ка дай я тебя обниму!
Завтра в Клушино. Правда, там ничего уже не осталось от прежнего дома, но хоть поглядеть на старые яблони, на смородиновые кусты и на холмик, под которым чернеет нора их землянки.
Послезавтра хорошо бы наведаться в школу. В общем хватит встреч и забот, да и по дому надо помочь: Валентин начинает строиться, а в своей избе — подправить фундамент и крышу…
Отпускное лето было жарким не только от впечатлений и дел. Чем-то оно напоминало застоявшееся затишье перед дождем или грозой. Словно тучка слегка зачернела в высоком небе. Заглянул школьный товарищ. Положил на стол темно-синий листок:
— Анна Тимофеевна, Алексей Иванович, распишитесь, и ты, Юра, тоже. Это воззвание Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира. Я собираю подписи по вашей, по Ленинградской, улице.
Юрий взял листок, для всех прочитал:
— «Мы требуем безусловного запрещения атомного оружия как оружия устрашения и массового уничтожения людей.
Мы требуем установления строгого международного контроля за исполнением этого решения. Мы считаем, что правительство, которое первым применит против какой-либо страны атомное оружие, совершит преступление против человечества и должно рассматриваться как военный преступник. Мы призываем всех людей доброй воли всего мира подписать это воззвание».
— И куда же это пойдет? — с некоторым недоверием поинтересовался Алексей Иванович.
— А вот подпишут миллионы людей, — уверенно ответил парнишка, — и Всемирный конгресс передаст подписи куда надо. Тогда им некуда деться.
— Им-то всегда найдется, куда деваться, — усмехнулся Алексей Иванович, взял протянутую пареньком авторучку и расписался.
— Правильно, пусть люди поднимут свой голос, — проговорила мать. — Уж мы-то знаем, что такое война… — И, вздохнув, вывела: «А. Гагарина».
Юрий поставил свою подпись под материнской.
— Может, пойдешь со мной по домам? — предложил товарищ. — Вдвоем сподручней.
Только к вечеру они обошли всю улицу. Многих соседей Юрий знал, но в их дома заходил как будто впервые, с каким-то иным чувством, шутка ли, он выполнял высокую миссию собирать голоса за мир.
Больше всего удивило, как их встречали: неторопливость, спокойствие тех, кто подписывался под воззванием, — инвалид с пустым рукавом гимнастерки, заправленным за ремень, рабочий, устало присевший на лавку, или парень, только что спрыгнувший с турника. Даже старушки и те старательно выводили каракули на столь важном листке. Нет-нет, эти люди подписывались не в униженной просьбе спасти свои жизни, а с достоинством и сознанием собственной силы.
Завтрашний день им виделся светлее вчерашнего. Газеты напечатали постановление Совета Министров СССР «О строительстве Куйбышевской гидроэлектростанции на реке Волге». Два миллиона киловатт с выработкой электроэнергии около десяти миллиардов киловатт-часов! Такого еще не бывало. И еще новость — в будущем году начинается строительство Сталинградской ГЭС. «Марш энтузиастов» звучал в каждом доме.
Юрия тянуло обратно — в Люберцы, в ремесленное, на завод.
На вокзале в вагон садился уже плечистый, ладный паренек в светлой форменке, блестя пряжкой ремня, с внушительным вензелем «РУ», стоял на подножке и, сняв фуражку, долго махал рукой оставшимся на перроне матери и отцу. Новые дали пронзил паровозный гудок. Для Юрия он звучал призывом в рабочее завтра.
Как стучащие по рельсам вагоны, промчатся дни уходящего года — до лета будущего, 51-го. Скорость событий все нарастала.
Павлу Дешину в Гжатск Юрий писал из Люберец: «Нет свободной минуты. С утра учимся или работаем, а вечером опять учимся».
Другая весточка: «Я тоже готовлюсь поступить в техникум, мастер обещает, но для этого надо окончить ремесленное училище и вечернюю школу… Уже 1 час 30 минут ночи, а я еще сижу и не ложился спать».
И наконец, письмо от 3 апреля 1951 года: «Павел, после окончания решил идти в техникум. Из Московской области посылают 10 человек. В их число попадаю и я».
Ремесленное училище Юрий закончил с отличием и был аттестован на 5-й разряд литейщика-формовщика.
15 июня Юрию Гагарину, ученику 7-го класса Люберецкой школы рабочей молодежи, была вручена похвальная грамота за отличные успехи и примерное поведение. Это означало, что в Саратовский индустриальный техникум, куда его направляло училище, он имел право поступать без экзаменов. Отделение выбрано, конечно же, только литейное!
Глава вторая
В детстве, уходя по тропке, петляющей под густым навесом ольшаника по-над Гжатью, он не раз задумывался, где начинается эта река, куда впадает, и мечтал достичь ее устья. Заманчивая неизвестность посеребренной рябью воды, бегущей то в пологих, то обрывистых берегах. Потом, повзрослев, узнал, что Гжать впадает в Вазузу, а Вазуза — в Волгу. Но так ему никогда и не удалось добраться до дальнего слияния.
На Волгу его привела не тропка, по которой мечтал дойти, а дорога жизни. Да и не сама ли эта его удивительная жизнь, пробиваясь тоненьким ручейком из никому не известной деревни, растекалась все дальше, все шире, все полнее, набирая силу и крутость упругой волны.
И вот он стоял на берегу медленной, величавой, спокойной, отражающей синеву небес и белизну облаков реки, неспроста названной в народе главною улицею России. До противоположного берега едва доставал взгляд, и в душе нарождалась музыка и этого плеса с ласкающим камешки прибоем, и ртутной притуманенной глади — уже не скажешь, что зеркала, скорее, зеркального неба, и пароходных гудков, окликающих неоглядные дали, и откуда-то издалека возникшего мотива старинной бурлацкой песни и заливистой, с колокольчиковым перезвоном, частушки гармони.
В Саратов они приехали втроем: неразлучное землячество — Тимофей Чугунов, Александр Петушков и Юрий Гагарин. 6 июля 1951 года Юрий подал директору индустриального техникума заявление с просьбой о приеме. Оно подкреплялось характеристикой из ремесленного училища:
«В течение двух лет был отличником учебы, заносился на Доску почета училища. Дирекцией училища Гагарину Ю. А. была объявлена два раза благодарность за отличную учебу и за общественную работу. Кроме того, директором завода объявлена благодарность за хорошую работу в цехе.