— Урусы!
— Кху, кху!
— Уррагх!
Неожиданная и быстрая сшибка кончалась тем, что татары, потеряв несколько человек, развернули и пришпорили коней.
— Не гнаться за ними! — велел воевода. — Они нас завлечь хотят.
— Не-е, нас не надуешь! — победно выкрикнул Роман Игнварович, и тут татарская стрела просвистела над его головой.
Еремей Глебович дождался, пока подтянутся из крепости все воины, начал расставлять полки: впереди лучников, за ними копейщиков и тех, кто хорошо владел мечом и боевым топором.
Двинулись вперед шагом, зорко всматриваясь в утреннюю сутемь.
— Лес нешто? — указал Всеволод на обозначившуюся впереди извилистую темную линию, но тут же понял, что не может лес двигаться.
Еремей Глебович дал знак идущим сзади воинам остановиться.
Кони не слушались, переступали ногами, фыркали — от мороза ли, от тревожного ли предчувствия.
Впереди слышался неясный, все нарастающий гул.
— Конница… На нас идет.
Теперь уже явственным стал топот множества лошадей.
— Они же по сугробам идут, а? Отчего же земля дрожит?
Из-за бугра брызнули первые лучи солнца, и сразу же замерцало пред русскими воинами множество ярких звездочек — это блестели концы копий.
Конница шла столь напористой лавиной, что снег вздымался клубами и оседал пылью уже позади лошадей на оголившуюся землю.
— Как много-то их! — оробел Роман Ингварович.
— Князья! — крикнул Еремей Глебович. — У нас нет выбора, принимаем бой!
Он выбросил вперед копье, дал резкий посыл лошади.
Тут же его обогнали с обеих сторон молодые и горячие суздальские дружинники вместе со своим князем Всеволодом Юрьевичем.
Тогда и Роман Ингварович взмахом руки послал вперед свою рязанскую дружину.
Русские всадники первыми успели выскочить на гребень берегового откоса. Кони под ними еще не притомились, тогда как татарские лошади шли уже не с такой прытью, уже не сметали ногами сугробы, но вязли в них, спотыкались. Однако вражеская лавина оставалась все такой же стройной, в бой вступила решительно и сильно. Не снижая скачи, татары обрушили на русских сплошной ливень стрел. Заслоняясь от них щитом, Всеволод Юрьевич подумал с досадой, что наши лучники не умеют стрелять на скачи столь прицельно и непрерывно.
Вдруг один татарин, мчавшийся впереди с блестящим кривым мечом на плече, опрокинулся навзничь, а лошадь его поднялась на дыбы и увалялась на бок под ноги следом скакавших всадников.
Суздальские дружинники врезались в ряды татар. Сверкали в воздухе топоры, мечи, секиры. Всеволод увидел, как татарин поднял легкую сулицу, метя в князя Романа. Короткое копье, умело посланное, взвилось и, описав дугу, ткнулось то ли в щит Романа, то ли застряло в его кольчуге.
— Держись рядом, княже, — слышал Всеволод голоса Еремея Глебовича, рубившего мечом с левой руки. Всеволод наносил удары вправо. Так прорубили они себе дорогу, не замечая, как падают в снег с предсмертными хрипами свои и чужие, как расседаются с хрустом железные шлемы, как окрашивается кровью снег.
В какое-то мгновение Всеволод почувствовал, что он — совершенно один. Опамятовавшись, натянул поводья, опустил меч. Нет, это показалось, что один. Просто вокруг все только свои.
— Одолели мы их?
— Нет, княже. — Еремей Глебович остановил рядом свою тяжело всхрапывающую лошадь, окутанную паром. — Нет, княже, их тьма-тьмущая… Бери свою дружину, пересекай не медля реку Москву — и в лес. Только по льду не вздумай идти, заметят тебя. Сразу в лес, сразу. Понял?
— А ты куда?
— Я поведу оставшихся дружинников по льду Оки… Так мы разделим татар. Кому-нито повезет. А может, обоим…
Возле Коломны Ока делала резкий, почти прямой поворот в степи, и татарам не имело смысла идти туда. Так рассудил Еремей Глебович, и рассудил верно. Степняки неохотно суются в леса. Поэтому воевода и направил в дебри князя Всеволода. Проследив, пока тот с тремя десятками дружинников скроется из виду, Еремей Глебович повел коня не быстро, с оглядкой, вдоль крутого берега Оки.
Наверное, повезло бы обоим, как он и надеялся, если бы до его слуха не долетел шум боя: ржание лошадей, людские отчаянные крики, звон мечей — уж не Роман ли Ингварович с рязанцами своими бьется против татар?
Воевода развернул коня, дружинники последовали за ним. Одним махом выскочили на крутой взлобок. Выскочили — и замерли ошеломленно. И было отчего замереть: веред ними, шагах в ста, не больше, располагалась ставка знатного монгола, — очевидно, главного военачальника.
Возле желтого шатра с золотым навершием на тонком древке бунчак — золотой дракон с покрытыми густым инеем конскими хвостами. На тонконогом высоком коне светло-гнедой масти с желтизной восседал сам хозяин шатра. Солнце играло на его начищенном шлеме. Золотой в битве не годится, потому как тяжел металл и непрочен, некстати мелькнуло в голове Еремея Глебовича. И еще охватил он летучим взглядом: как сам военачальник, так и все его телохранители и воеводы — необычно для монголов рослые и здоровенные — внимательно вглядывались в даль, где шла битва, и не замечали, что произошло у них за спиной, с подветренной стороны.