9
Первые годы Юра не разрешал мне приходить на свои выступления: волновался при мне. Только начиная с 1973 года (через пять лет!) я стала регулярно посещать все собрания, где он был. Впервые Ю.М. пригласил меня на свой доклад в Институт славяноведения. Никто меня там не знал, а Ю.М. всегда разговаривал с десятками лиц, но когда он после своего доклада через весь зал подбежал ко мне с вопросом: «Я не провалился перед тобой?» – мне казалось, что все обращают на меня внимание, и было очень не по себе. Запомнилось мне это первое мое посещение Института славяноведения смешным казусом, странно объединившим меня с Е.Б. Пастернаком (сыном поэта): во время лекции у нас обоих украли с вешалки меховые шапки. Воистину, от великого до смешного (хотя в морозы без теплой шапки отнюдь не весело) – один шаг.
В этом же институте я впервые слышала Л.Н. Гумилева[33]. Я его совершенно не знала, но ревнивый и недобрый характер его сразу почувствовала. Доклад Гумилева был поставлен после перерыва, последним. А доклад Ю.М. ему предшествовал. Поразило откровенно недружественное выражение лица Гумилева, когда он увидел, что после доклада Ю.М. половина собравшихся покинула зал. Обычное дело: приходили на Лотмана, и Гумилев ревновал к нему аудиторию.
Добрые деловые отношения в те годы сложились у Ю.М. с заместителем директора по научной работе ГМИИ им. Пушкина Е. Даниловой. В музее регулярно проводились Випперовские чтения, уровень которых всегда был высок. Ю.М. был там желанным гостем. Кто только не выступал в небольшом, битком набитым зале музея! Слушатели приходили самые разные: знакомые, знакомые знакомых, студенты Успенского. Сидели молодые часто на полу, у стен, стояли в проходе. (Это было делом обычным: помню, как в Доме ученых доклады Ю.М. транслировали по радио, так как люди не помещались в небольшом зале и сидели в гостиных.) В ГМИИ выступали Толстые[34], Мелетинский[35], Успенский, Живов[36]. Ю.М. докладывал о лубке, о театральном пространстве, о мире вещей. Ни одного неудачного выступления там не было, хотя часто незадолго до начала, у меня дома Юра говорил мне, что ничего не знает, не помнит, не готов, провалится, что вообще не может… Кто знал такого Лотмана? Я, конечно, ободряла, говорила, что просто устал, а пока доедем, он все вспомнит. Он выпивал у меня чашку горячего чая (никогда ничего не ел перед выступлением), умывал лицо холодной водой, и мы ехали на Моховую.
Улыбающееся лицо, спокойный голос, доброжелательное отношение к присутствующим, внимание к каждому, кто говорил с ним перед началом, – ничто не выдавало волнения, которое он испытывал за час до выступления. Надо ли говорить, что читал лекции Ю.М. без бумажек? Однажды попросил меня найти какой-нибудь листок бумаги, чтобы положить на кафедру: мол, неудобно совсем без ничего.
Разумеется, я всегда осознавала нашу разность, иногда опасалась, что мой невысокий уровень его тревожит, мешает ему.
Говорила, что не понимаю семиотику. А Юра смеялся в ответ: «Да и не надо ее вовсе понимать, семиотику! Ты, главное, меня понимай и люби!». Как-то рассказал мне притчу о человеке, который женился на Большой Энциклопедии: сначала он «любил» первый том, затем второй…
Как мгновенно мог он меня развеселить, и как хорошо нам было вместе смеяться! Как преображалась при нем жизнь! Нас роднили общее видение мира, одинаковое отношение к людям, одинаковая шкала ценностей. Были мы схожи и в мелочах: наши вкусы в одежде, в пище совпадали. Как и я, Юра остро воспринимал запахи. «Есть люди, для которых запахи безразличны. Мы люди запахов», – говорил он.
Оба мы любили сумерки: можно сидеть долго, молча, не зажигая света. Нам нравился ночной город и мокрый от летнего дождя асфальт. Эта общность вкусов и моя естественная, безо всяких усилий, настроенность на его волну позволяли Ю. считать, что у меня ангельский характер (что, разумеется, неправда). От Юры я услышала все, что хотела бы услышать от любимого каждая женщина. Высшей для меня его похвалой было «мне с тобой хорошо думается». Приведу некоторые суждения его о нас буквально, как они записаны в моем дневнике:
«Мне так часто тебя не хватает. Я пишу тебе длинные-длинные письма, но записать их на бумаге не умею».
«Словами не выразить, что между нами. И не пытайся».
«Какое счастье, что встретились, ведь был один шанс против тысячи»[37].
10
Чаще всего я знала дату приезда Ю.М. в Москву. Но иногда он не мог мне ее сообщить, потому что и сам не знал, когда вырвется, или надеялся, но не мог приехать. Я же, если известно было в пределах нескольких дней, старалась оказаться на вокзале, чтобы встретить таллинский пассажирский поезд № 75. Он был прямым и шел через Тарту. Помню красный электровоз, который присоединяли где-то по дороге к составу весьма не новых вагонов. Поезд медленно появлялся из-за поворота, а я, никогда не знавшая наверняка, приедет ли Юра, стояла у самого входа на перрон и ждала, молясь про себя… Увы, сколько раз бывало, что я уходила с вокзала одна! Вот уже вся толпа схлынула, вышли и последние пассажиры, а Юры нет!
33
Лев Николаевич Гумилев – этнолог, основоположник пассионарной теории этногенеза, сын А.А. Ахматовой.
34
Имеются в виду правнук Льва Толстого, филолог и фольклорист Никита Ильич Толстой и его жена Светлана Толстая – этнограф и филолог-славист.
35
Елеазар Моисеевич Мелетинский – историк культуры, теоретик и исследователь мифологий мира.
37
Дневник, 12.11.1977: «Он ушел со словами “до конца своих дней буду любить тебя”. А я, зная, как он не выносит штампов, как твердо знает, что все зыбко на этой земле, особенно в чувствах, так счастлива этим неотменимым “до конца дней”».