На следующий день после вынесения приговора, в 6 часов 30 минут утра, Дмитро и Василь были повешены во дворе печально знаменитой львовской тюрьмы Бригидки. Присутствующие на казни адвокаты потом рассказывали, что последними словами Данилишина, всходившего на эшафот, были: «Мне очень жаль, что я не смогу ещё раз умереть за Украину!» Василь Билас успел лишь выкрикнуть: «Да здравствует Укр…»
В этот день во всех львовских церквях, во многих галичанских селах печально звенели церковные колокола, повсюду шли поминальные службы. Полиция не вмешивалась, опасаясь стихийных бунтов угрюмых мужиков и гнева совсем уж непредсказуемых баб. Ну их к бесу, это же «вуйки[2] клятые», от них всего можно ожидать.
Автором идеи превращения бездарно провалившейся акции в высокую общенациональную трагедию и канонизацию невинно убиенных был Степан Бандера. Именно по его инициативе имена казнённых стали упоминаться в молитве националиста «Украина, мать героев». Парня с мозгами приметил и взял себе на заметку недосягаемый оуновский лидер Коновалец.
Многие увидели, что с приближением Бандеры к руководству Провода публичные акции стали масштабнее, разнообразнее и привлекательнее. Он уже не ограничивал свою деятельность только контролем за распространением пропагандистской литературы. Степан увлечённо копался в архивах, изучал исторические документы, не давая покоя своим товарищам: «Нам нужно то, что может тронуть души. Чтобы колокольный звон по Дмитру и Биласу был услышан всеми, верно? Чем можно ещё увлечь народ? Думайте, хлопцы, думайте, думайте! Нельзя стоять на месте!»
Так фактически на пустом месте возникла идея создания культа могил сечевых стрельцов — бойцов подразделений армии Австро-Венгерской империи времён Первой мировой войны. Для галичан, требовал Бандера, павшие сечевые стрельцы (их ещё называли усусами — производное от аббревиатуры УСС) должны стать святыми, героями былин и легенд. То, что легион УСС сражался против солдат российских армий, рекрутированных из уроженцев восточных украинских земель, никто старался не вспоминать.
Что поделать, есть такая слабость у любого народа — слагать сказочные мифы и саги о павших героях. Со слезой в голосе о «тенях забытых предков» заводили свои песни кобзари. Один за другим объявлялись живые свидетели боевых походов и богатырских подвигов стрельцов. Могилы неведомых героев, борцов за волю Украины превращались в места поклонения и щедрых тризн.
За обнаруженными и прежде неведомыми погребениями принялись ухаживать, устанавливать на них памятные знаки и кресты. Ранее заброшенные могилки теперь покрывались венками и букетами карпатских цветов. Подле них отправлялись поминальные службы и собирались большие народные вече — коло, где боевики били себя в грудь и провозглашали: «Украине — слава! Вечная слава героям!»
На митинг-панихиду, посвященный перезахоронению праха стрельцов, погибших в 1915 году на горе Макивка, на Яновском кладбище во Львове собралось около 20 тысяч человек. Одновременно состоялся 10-тысячный траурный митинг на горе Лисоня под Бережанами.
Там, где не обнаруживались мощи павших, возводились насыпные символические могилы, увенчанные казацкими крестами. Слова «Слава Украине!» — «Героям слава!» звучали как своеобразный пароль-заклинание и отзыв для посвящённых.
Польские власти, как водится, не придумали ничего более умного, нежели приказать полицейским отрядам «навести порядок», а заодно направить наиболее ярых инквизиторов, непримиримую, шовинистически настроенную шляхетную молодёжь на уничтожение могил сечевиков. Захоронения сравнивали с землёй, выкорчёвывали и сжигали кресты.
Чего добились ясновельможные паны? Могильный холм нетрудно срыть, деревянный крест в щепы изрубить и бросить в огонь. Но после уничтоженные погребения «героев Украины» превращались в места тайного поклонения, а ненависть униженных западноукраинцев к шляхте, глумившейся над прахом предков, укрепляла их фанатичную веру в свою безусловную правоту[3].
Карлсруэ, Федеральная судебная палата. 8 октября 1962
— Подсудимый, расскажите о себе, — предложил президент Уголовного сената доктор Ягуш.
Сташинский поднялся со скамьи и, заложив руки за спину, тихо, монтонно, как вызубренный урок, стал повторять (в который уже раз за месяцы следствия — десятый, пятидесятый, сотый?!) факты своей небогатой биографии:
— Я родился 4 ноября 1931 года в селе Борщовичи на Львовщине. В те годы Львов и данная территория подчинялись польским властям, соответственно я тогда являлся гражданином Польши.
— Громче, пожалуйста, — прервал его председательствующий.
— Гражданином Польши, — кашлянув, повторил Сташинский. — Отец мой был крестьянином. Наша усадьба величиной полтора морга[4], приблизительно 3/4 гектара, была довольно малой, и мы относились к беднякам. Отец был столяром. До 1939 года он работал во Львове на стройке, а потом дома — по хозяйству, выполнял столярные работы в селе Борщовичи. В селе было приблизительно пятьсот домов, из них половина украинских, а вторая половина — польских. Всех жителей насчитывалось около тысячи душ… Школу я начал посещать в 1937 году. Полтора года я учился в польской школе с украинским языком обучения… Наше село находится на расстоянии семнадцать километров восточнее Львова. В 1939 году Западная Украина была освобождена и объединена с Россией. С 1939 года до самой войны она находилась под властью России. В школе были введены русские порядки, школа была перестроена по советскому образцу.
— Подсудимый, что вы имеете в виду, говоря «русские порядки»? — потребовал уточнить президент.
Сташинский облизнул пересохшие губы.
— Это касается предметов обучения, ваша честь. Тогда у нас был введён русский язык как иностранный. Польский был отменён. Позже, с 1941-го до середины 1944-го или 43-го, школой управляли немцы, и планы учёбы были приспособлены к немецким школам. Языком обучения был украинский, но теперь у нас ввели другой иностранный язык — немецкий… В 1944 году пришли русские, фронт откатился дальше, и школа опять стала русской…
— Где и на какие средства вы продолжали своё образование?
— В 1945 году, закончив сельскую школу, я уехал во Львов. Родители хотели, чтобы я продолжил учёбу, и записали меня в десятилетку. Оплата за обучение в этой школе составляла около десяти рублей в год, а продукты я привозил себе из дома. Во Львове я жил у родственников… В 1948 году сдал экзамены на аттестат зрелости, но точного представления о своей будущей профессии не имел… Не было никаких особых устремлений. Я, собственно, не знал, чем дальше хочу заниматься… Случайно получилось так, что я попал в русский пединститут…
Когда между нами, выпускниками школы, шли разговоры о будущем, то все в классе мечтали стать врачами.
Восемь или десять юношей из нашего класса послали свои документы в мединститут. И я тоже. Экзамены сдал, но баллов не хватило, чтобы меня приняли… На одно место приходилось от двадцати до тридцати кандидатов… За четыре или пять дней перед началом семестра я услышал, что можно успеть устроиться в пединститут. Я отнёс туда свои документы, доедал ещё два экзамена, и меня приняли… Я проучился в институте два с половиной года, когда, в 1950 году, впервые столкнулся со службой госбезопасности. Мне тогда было девятнадцать лет…
— Расскажите, каким образом вы связались с МГБ.
Сташинский запнулся и уставился в спину адвоката. Доктор Зайдель, не оборачиваясь, кивнул, мол: говорите всё как было…
Дни открытых убийств
Так уж получалось, что всякий провал в деятельности организации чудесным образом обращался на пользу политической карьеры Степана Бандеры.
Когда 10 апреля 1931 года после побоев и пыток в местной тюрьме скончался львовский сотник Экзекутивы Юлиан Головинский, Бандера превратил его похороны в общегородскую политическую демонстрацию против ненавистной шляхты. Манифестация сделала Степана популярной фигурой среди местной молодежи, которая с почтением стала именовать его «старшим братом».
3
Жаль, история всё-таки ничему никогда и никого так и не учит. Иначе к чему было уже в 1990 году в родном селе Бандеры, том самом Угринове Старом, неведомым вредителям — по версии ОУН, минёрам Вооруженных сил СССР — дважды подрывать памятник, установленный знаменитому земляку? Кто выиграл? Взрывы на Ивано-Франковщине лишь способствовали тотальной бандеризации Западной Украины, пробуждению тлеющего интереса к личности убиенного лидера ОУН, «великомученика» Степана, которому Советы и после смерти не дают успокоения.
4
Морг — в старину в Польше и Литве единица измерения площади, равная приблизительно 0,56 га.