- Помилуй господи!.. - вскричал стрелец, когда человек в лисьей шубе кончил свой рассказ, - неужто в самом деле вся Москва целовала крест этому иноверцу3?
- Разве ты не слышишь? - сказал земский. - И чему дивиться? Плетью обуха не перешибешь; да и что нам, мелким людям, до этого за дело?
- Как что за дело! - возразил купец, который между тем осушил одним глотком кружку браги, - да разве мы не православные? Мало ли у нас князей и знаменитых бояр? Есть из кого выбрать. Да вот не далеко идти:
хоть, например, князь Димитрий Михайлович Пожарский...
- Нашел человека! - подхватил земский. - Князь Пожарский!.. - повторил он с злобной улыбкою, от которой безобразное лицо его сделалось еще отвратительнее. - Нет, хозяин, у него поляки отбили охоту соваться туда, куда не спрашивают. Небойсь хватился за ум, убрался в свою Пурецкую волость да вот уже почти целый год тише воды ниже травы, чай, и теперь еще бока побаливают.
- Да и поляки-то, брат, не скоро его забудут, - сказал стрелец, ударив рукой по своей сабле. - Я сам был в Москве и поработал этой дурою, когда в прошлом марте месяце, помнится, в день святого угодника Хрисанфа, князь Пожарский принялся колотить этих незваных гостей. То-то была свалка!.. Мы сделали на Лубянке, кругом церкви Введения божией матери, засеку и ровно двое суток отгрызались от супостатов...
- А на третьи насилу ноги уплели!
- Что ж делать, товарищ: сила солому ломит. Сам гетман нагрянул на нас со всем войском...
- И, чай, Пожарский первый дал тягу? Говорят, он куда легок на ногу.
Тут молчаливый проезжий бросил на земского один из тех взглядов, о которых мы говорили; правая рука его, со сжатым кулаком, невольно отделилась от стола, он сам приподнялся до половины... но прежде, чем ктонибудь из присутствовавших заметил это движение, проезжий сидел уже, облокотясь на стол, и лицо его выражало по-прежнему совершенное равнодушие.
- Послушай, товарищ, - сказал стрелец, посмотрев молча несколько времени на земского, - кажется, ты не о двух головах!
- Так что ж?
- А то, любезный, что другой у тебя не останется, как эту сломят. Ну, пристало ли земскому ярыжке говорить такие речи о князе Пожарском? Я человек смирный, а у другого бы ты первым словом подавился!
Я сам видел, как князя Пожарского замертво вынесли из Москвы. Нет, брат, он не побежит первый, хотя бы повстречался с самим сатаною, на которого, сказать мимоходом, ты с рожи-то очень похож.
Осанистый купец улыбнулся, его работники громко захохотали, а земский, не смея отвечать стрельцу, ворчал про себя:
- Бранись, брат, бранись, брань на вороту не виснет. Вы все стрельцы буяны. Да не долго вам храбровать... скоро язычок прикусите!
- Господин земский, - сказал с важностию купец, - его милость дело говорит: не личит нашему брату злословить такого знаменитого боярина, каков светлый князь Димитрий Михайлович Пожарский.
- Да я не свои речи говорю, - возразил земский, оправясь от первого испуга. - Боярин Кручина-Шалонский не хуже вашего Пожарского, послушайте-ка, что о нем рассказывают.
- Боярин Кручина-Шалонский? - повторил купец. - Слыхали мы об его уме и дородстве!.. У нас в Балахне рассказывали, что этот боярин Шалонский...
- Ведет хлеб-соль с поляками, - подхватил стрелец. - Ну да, тот самый! Какой он русский боярин! хуже басурмана: мучит крестьян, разорил все свои отчины, забыл бога и даже - прости господи мое согрешение! - прибавил он, перекрестясь и посмотрев вокруг себя с ужасом, - и даже говорят, будто бы он... вымолвить страшно... ест по постам скоромное?
- Ах он безбожник! - вскричал купец, всплеснув руками, - и господь бог терпит такое беззаконие!
- Потише, хозяин, потише! - сказал земский. - Боярин Шалонский помолвил дочь свою за пана Гонсевского, который теперь гетманом и главным воеводою в Москве: так не худо бы иным прочим держать язык за зубами. У гетмана руки длинные, а Балахна не за тридевять земель от Москвы, да и сам боярин шутить не любит: неравно прилучится тебе ехать мимо его поместьев с товарами, так смотри, чтоб не продать с накладом!..
- Оборони господи! - вскричал купец, побледнев от страха, - да я, государь милостивый, ничего не говорю, видит бог, ничего! Мы люди малые, что нам толковать о боярах...
- А куда ваша милость едет? - продолжал земский. - Не назад ли в Балахну?
- На что тебе, добрый человек?
- Да так!.. Большая дорога идет через боярское село, а проселочных теперь нет; так волей или неволей, а тебе придется заехать к боярину. Ему, верно, нужны всякие товары.
- Да со мною ничего нет; видит бог, ничего! Все продал в Костроме.
- И, верно, на чистые денежки?
- Какие чистые! Всё в долг! Разоренье да и только!
- А вот я бы побожился, что у тебя за пазухой целый мешок денег: посмотри, как левая сторона отдулась!
Холодный пот выступил на лбу у бедного купца; он невольно опустил руку за пазуху и сказал вполголоса, стараясь казаться спокойным:
- Смотри, пожалуй... в самом деле! кажись будто много, а всего-то на все две-три новогородки [Мелкая серебряная монета. (Примеч. автора.)] да алтын пять медных денег: не знаю, с чем до дому доехать!
- Жаль, хозяин, - продолжал земский, - что у тебя в повозках, хоть, кажется, в них и много клади, - прибавил он, взглянув в окно, - не осталось никаких товаров: ты мог бы их все сбыть. Боярин Шалонский и богат и тароват. Уж подлинно живет по-барски: хоромы, как царские палаты, холопей полон двор, мяса хоть не ешь, меду хоть не пей; нечего сказать разливанное море! Чай, и вы о нем слыхали? - прибавил он, оборотясь к хозяину постоялого двора.
- Как-ста не слыхать, господин честной, - отвечал хозяин, почесывая голору. - И слыхали и видали: знатный боярин!..