- И, государь милостивый! - подхватил земский, - можно б, кажется, поклониться королю польскому Смоленском. Не важное дело один городишко! Для такой радости не только от Смоленска, но даже от пол-Москвы можно отступиться.
- Я повторяю еще, - сказал Юрий, не обращая никакого внимания на слова земского, - что вся Москва присягнула королевичу; он один может прекратить бедствие злосчастной нашей родины, и если сдержит свое обещание, то я первый готов положить за него мою голову. Но тот, - прибавил он, взглянув с презрением на земского, - тот, кто радуется, что мы для спасения отечества должны были избрать себе царя среди иноплеменных, тот не русский, не православный и даже - хуже некрещеного татарина!
Молчаливый незнакомец с живостию протянул свою руку Юрию; глаза его, устремленные на юношу, блистали удовольствием. Он хотел что-то сказать; но Юрий, не заметив этого движения, отошел от стола, взобрался на печь и, разостлав свой широкий охабень, лег отдохнуть.
- А что, - спросил Кирша у хозяина, - чай, проезжие гости не все у тебя приели?
- Щей нет, родимый, - отвечал хозяин, - а есть только толокно да гречневая каша.
- И на том спасибо! Давай-ка их сюда.
- А его милость что будет кушать? - спросила заботливо хозяйка, показывая на Юрия.
- Не хлопочи, тетка, - сказал Алексей, войдя в избу, - в этой кисе есть что перекусить. Вот тебе пирог да жареный гусь, поставь в печь... Послушайте-ка, добрые люди, - продолжал он, обращаясь к проезжим, - у кого из вас гнедой конь с длинной гривою?
- Это мой жеребец, - отвечал молчаливый незнакомец.
- Ой ли? Ну, брат, какой знатный конь! Жаль, если он себе на какой-нибудь рожон бок напорет! Ступайка скорей: он отвязался и бегает по двору.
Незнакомый вскочил и вышел поспешно из избы.
- Что это за пугало? Не знаешь ли, кто он? - cnpjсил земский у хозяина.
- А бог весть кто! - отвечал хозяин. - Кажись, не наш брат крестьянин: не то купец, не то посадский...
- Откуда он едет?
- Господь его знает! Вишь, какой леший, слова не вымолвит!
- Да! у него лицо не миловидное, - заметил купец. - Под вечер я не хотел бы с ним в лесу повстречаться.
- А какой ражий детина! - примолвил стрелец, - я таких богатырских плеч сродясь не видывал.
Между тем Алексей и Кирша сели за стол.
- Ну, брат, - сказал Алексей, - тесненько нам будет: на полатях лежат ребятишки, а по лавкам-то спать придется нам сидя.
- Молчи! будет просторно, - шепнул Кирша, принимаясь есть толокно.
Купец, который не смел обременять вопросами Юрия, хотел воспользоваться случаем и поговорить вдоволь с его людьми. Дав время Алексею утолить первый голод, он спросил его: давно ли они из Москвы?
- Седьмой день, хозяин, - отвечал Алексей. - Словно волов гоним! День стоим, два едем. Вишь, какую погоду бог дает!
- А что, вы московские уроженцы?
- Как же! мы оба с барином природные москвичи.
- Так вы и при Гришке Отрепьеве жили в Москве?
- Вестимо, хозяин! Я был и в Кремле, как этот еретик, видя беду неминучую, прыгнул в окно. Да, видно, черт от него отступился: не кверху, а книзу полетел, проклятый!
- Ему бы поучиться летать у жены своей, Маринки, - сказал стрелец. Говорят, будто б эта ведьма, когда приступили к царским палатам, при всех обернулась сорокою, да и порх в окно!.. Чему ж ты ухмыляешься? - продолжал он, обращаясь к купцу. - Чай, и до тебя этот слух дошел?
- Не всякому слуху верь, - сказал с важностию купец.
- Знаю, знаю! вы люди грамотные, ничему не верите.
- Ученье свет, а неученье тьма, товарищ. Мало ли что глупый народ толкует! Так и надо всему верить?
Ну, рассуди сам: как можно, чтоб Маринка обернулась сорокою? Ведь она родилась в Польше, а все ведьмы родом из Киева.
- Оно, кажись, и так, хозяин, - продолжал стрелец, почти убежденный этим доказательством, - однако ж вся Москва говорит об этом.
- Да она и теперь еще около Москвы летает, - сказал Кирша, положа на стол деревянную ложку, которою ел толокно.
- Неужели в самом деле? - вскричал купец.
- Я сам ее видел, - продолжал спокойно запорожец.
- Как видел?
- А вот так же, хозяин, как вижу теперь, что у тебя в этой фляжке романея. Не правда ли?
- Ну, да; так что ж?
- Ничего.
- Но где ж ты ее видел?
- Где? Как бы тебе сказать?.. Не припомню... у меня морозом всю память отшибло.
- Добро, добро, - сказал купец, - дай-ка сюда свой стакан...
- Спасибо! Да наливай полнее... Хорошо! Ну, слушай же, - продолжал запорожец, выпив одним духом весь стакан, - я видел Маринку в Тушине, только лгать не хочу: на сороку она вовсе не походит.
- В Тушине?
- Да, в Тушине, вместе с Димитрием, которого вы называете вторым самозванцем, а она величает своим мужем.
- Вот что!.. Так ты и Тушинского вора знаешь?
- Как не знать!
- Правда ли, что он молодчина собою? - спросил стрелец.
- Какой молодчина!.. Ни дать ни взять польский жид. Вот второй гетман его войска, пан Лисовский, так нечего сказать - удалая голова!
- Лисовский! - вскричал купец. - Этот злодей!., душегубец!..
- Да, хозяин, где он пройдет с своими сорванцами, там хоть шаром покати! - все чисто: ни кола ни двора.
Но зато на схватке всегда первый и готов за последнего из своих налетов сам лечь головою - лихой наездник!
- Так ты его знаешь? - спросил купец.
- Как не знать! Дай-ка, хозяин, еще стаканчик...
За твое здоровье!..
- Говорят, у этого Лисовского, - сказал купец, спрятав за пазуху свою фляжку, - такое демонское лицо, что он и на человека не походит.
- Да, он не красив собою, - продолжал Кирша. - Я знаю только одного удальца, у которого лицо смуглее и усы чернее, чем у пана Лисовского. Прежде этого молодца не меньше Лисовского боялись...
- А теперь? - спросил купец.
- Теперь он, чай, шатается по лесу и страшен только для вашей братьи купцов.
- Кто ж этот человек?
- Кто этот человек?.. Кой прах! у меня опять в горле пересохло... Дай-ка, хозяин, свою фляжку... Спасибо! - продолжал Кирша, осушив ее до дна. - Ну, что бишь я говорил?
- Ты говорил о каком-то человеке, - сказал купец, - который, по твоим словам, страшнее Лисовского.
- Да, да, вспомнил! этот верзила был есаулом у разбойничьего атамана Хлопки...
- У которого, - сказал земский, - было в шайке тысяч двадцать разбойников и которого еще при царе Борисе...