Меж тем поляк успел выбраться из-за стола и пробирался к дверям. Юрий остановил его.
- Не уходи, пан, - сказал он, - я сейчас еду, и ты можешь остаться и буянить здесь на просторе сколько хочешь. Прощай, Кирша!
- Нет, боярин, прошу не прогневаться, - сказал запорожец, - я по милости твоей гляжу на свет божий и не отстану от тебя до тех пор, пока ты сам меня не прогонишь.
- По мне, пожалуй! Но пеший конному не товарищ.
- Да у меня есть на что купить лошадь.
- А я продам, - сказал хозяин. - Знатный конь!
Немного храмлет, а шагист, и хоть ему за десять, а такой строгий, что только держись! Ну, веришь ли богу!
если б он не окривел, так я бы с ним ни за что в свете не расстался.
- Добро, добро! - прервал Кирша, - лишь бы только он дотащил меня до первого базара.
- Мы поедем шагом, - сказал Юрий, - так ты успеешь нас догнать. Прощай, пан, - продолжал он, обращаясь к поляку, который, не смея пошевелиться, сидел смирнехонько на лавке. - Вперед знай, что не все москали сносят спокойно обиды и что есть много русских, которые, уважая храброго иноземна, не попустят никакому забияке, хотя бы он был и поляк, ругаться над собою. А всего лучше вспоминай почаще о жареном гусе. До зобаченья, ясновельможный пан!
V
Утренняя заря румянила снежную равнину; вдали, сквозь редеющий мрак, забелелись верхи холмов, и звезды, одна после другой, потухали на чистом небосклоне.
Дорога, по которой ехал Юрий в сопровождении верного слуги своего, извиваясь с полверсты по берегу Волги, вдруг круто повернула налево, и прямо против них дремучий бор, как черная бесконечная полоса, обрисовался на пламенеющем востоке. Проехав версты две, они очутились при въезде в темный бор; дорога шла опушкою леса; среди частого кустарника, подобного огромным седым привидениям, угрюмо возвышались вековые сосны и ветвистые ели; на их исполинских вершинах, покрытых инеем, играли первые лучи восходящего солнца, и длинные тени их, устилая всю дорогу, далеко ложились в чистом поле.
Алексей несколько раз начинал говорить с своим господином; но Юрий не отвечал ни слова. Погруженный в глубокую думу, он ехал медленно, спустя поводья своей лошади. Последние слова незнакомого проезжего отозвались в душе его; тысячи различных мыслей и противоположных желаний волновали его грудь.
"Русские - рабы иноплеменных!" Ах! эти слова, как похоронная песнь, как смертный приговор, обливали хладом его сердце, кипящее любовью к вере и отечеству.
"Нет, - сказал он, наконец, как будто б отвечая на слова незнакомца, нет, господь не допустит нас быть рабами иноверцев! Мы клялись повиноваться не польскому королевичу, но благоверному русскому царю.
Владислав отречется от своей ереси; он покинет свой родной край: наша земля будет его землею; наша вера православная - его верою. Так! он будет отцом нашим; он соединит все помышления и сердца детей своих; рассеет, как прах земной, коварные замыслы супостатов, и тогда какой иноплеменный дерзнет посягнуть на святую Русь?"
- Кой черт! - вскричал Алексей, наехав на колоду, через которую лошадь его с трудом перескочила. - Пора бы солнышку проглянуть; что это оно заленилось сегодня?., всходит - не всходит.
- Мы едем в тени, - отвечал Юрий. - Вот там, кажется, поворот, и нам будет ехать светлее.
- И теплее, боярин; а здесь так ветром насквозь и прохватывает. Ну, Юрий Дмитрич, - продолжал Алексей, радуясь, что господин его начал с ним разговаривать, - лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка!
Вот что называется - угостить по-русски! Чай, ему недели две есть не захочется. Однако ж, боярин, как мы выезжали из деревни, так в уши мне наносило что-то неладное, и не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка не набита конными поляками.
- Ты слышал конский топот?
- Да, боярин, а зимою табунов не гоняют. Чего доброго!.. Кострома недалеко отсюда, а там стоят поляки: не диво им завернуть и в здешнюю сторону.
- Да, это быть может.
- Ну, если этот трус Копычинский им нажалуется, и они пустятся за нами в погоню? а за проводником у них дело не станет: Кирша недаром остался на постоялом дворе.
- И, Алексей, побойся бога! Неужели ты думаешь, что тот, кто по милости нашей глядит на свет божий, не посовестится...
- Эх, боярин! захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд и бога-то знают, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро! Да он. прости господи, отца родного придаст зa чарку горе тки. Ну вот, кажется, и просека. Ай да лесок! Экл трущоба - зги божьей не видно! То-то приволье, боярин: ecть где поохотиться!.. Чай, здесь медведей и всякого зверя тьматьмущая!
Наши путешественники въехали по узкой просеке в средину леса. С каждым шагом темный бор становился непроходимее, и несмотря на то, что сильный ветер колебал вершины деревьев, внизу царствовала совершенная тишина. Ог времени до времени, прорываясь сквозь чащу леса, скользил вдоль просеки яркий луч восходящего солнца; но по обеим сторонам дороги густой мрак покрывал все предметы. Все было мертво вокруг, и только изредка черный ворон, пробудясь oт конского топота, перелетал с одной сосны на другую, осыпая пушистым инеем Юрия и Алексея, который при каждом разе, вздрогнув от страха, робко озирался на все стороны. Не замечая охоты в своем господине продолжать разговор, он принялся насвистывать песню.
Несколько минут ехали они молча, как вдруг Алексей, осадив свою лошадь, сказал робким голосом:
- Слышишь, боярин?
- Что такое? - спросил Юрий, как будто пробудясь от сна.
- Чу! - слышишь? Кто-то скачет за нами!
- Да, и очень шибко... Это, верно, Кирша.
- Нет, Юрий Дмитрич! я видел клячу, которую продавал ему хозяин постоялого двора: на ней далеко не ускачешь. Глядь-ка сюда, боярин, видишь - чернеется вдали? Какой это Кирша! Словно птица летит.
Всадник, который действительно с необычайной быстротою приближался к нашим путешественникам, выскакал на небольшую поляну, и солнечный луч отразился на лице его. Юрий тотчас узнал в нем запорожца, который, припав к седельной луке, вихрем мчался по дороге.
- Ну, не говорил ли я тебе, что это Кирша? - сказал он Алексею.
- Вижу, боярин, вижу! Теперь и я узнаю его косматую шапку и черную собаку. Да откуда взялся у него гнедой конь? Кажись, он покупал пегую лошадь... Эк его черти несут! Тише ты, тише, дьявол! совсем было смял боярина.
- Не теряйте времени, - сказал торопливо Кирша, осадя с трудом свою лошадь, - за вами погоня.