Наряду с романами Загоскин писал повести, рассказы, вернувшись к драматургии, написал несколько комедий.
В 1842 - 1850 годах Загоскин издал четыре тома очерков "Москва и москвичи", в которых он описывал быт современной ему Москвы. "Читать их, писал об этих очерках Загоскина Белинский, - невыразимое наслаждение". В основном очерки посвящены изображению простонародной жизни, народных гуляний в Сокольниках, Марьиной роще, Нескучном саду и народных типов ремесленников, крестьян, слуг.
Загоскин представлял собой колоритную фигуру, его имя довольно часто встречается на страницах воспоминаний современников, он был знаком со многими людьми, в основном имевшими какоелибо отношение к литературе и театру. Мемуаристы единодушно отмечают замечательную доброжелательность Загоскина, веселость, острословие (Н. В. Гоголь записывал его меткие изречения), непосредственность, гостеприимство, доверчивость. Один из ближайших друзей Загоскина С. Т. Аксаков писал о нем: "Загоскин был самый добродушный, простодушный, неизменно веселый, до излишества откровенный и прямо честный человек. Узнать его было нетрудно: с первых слов он являлся весь, как на ладонке, с первого свидания в нем никто уже не сомневался и не ошибался. Соединяя с такими качествами крайнюю доверчивость, даже легковерие и убеждение, что все люди - прекрасные люди, он, можно сказать, приглашал всякого недоброго человека обмануть Загоскина, и, конечно, приглашение принималось часто охотно, и едва ли какойнибудь смертный бывал так надуваем во всю свою жизнь, как Загоскин. Он имел прямой, здравый русский ум и толк... но в светском обществе самые ограниченные светские люди считали Загоскина простяком; мошенники, вероятно, выражались о нем еще бесцеремоннее".
И. С. Тургенев, знавший Загоскина с детства (Загоскин был приятелем его отца), вспоминает его добродушие, простоту и пишет: "Нельзя было не любить Михаила Николаевича за его золотое сердце, за ту безыскусственную откровенность нрава, которая поражает в его сочинениях". Но Загоскин бывал непримирим, когда затрагивались его заветные симпатии и убеждения. "Ничем нельзя так раздразнить Загоскина, как унижением русского народа", - писал С. Т. Аксаков, рассказывая, как был возмущен Загоскин, когда один собеседник сказал, "что вся русская литература, в сравнении с английской, гроша не стоит и что такому отсталому народишку, как русский, надобно еще долго жить и много учиться, чтобы понимать и ценить Шекспира".
Умер М. Н. Загоскин в 1852 году.
За свою жизнь Загоскин стал свидетелем важнейших событий и глубоких перемен в истории России. Он родился в царствование Екатерины II - во время наивысшего могущества российского абсолютизма, умер в преддверии его краха, перед самой Крымской войной, его литературная деятельность начиналась, когда над умами властвовали сентиментализм Карамзина и романтизм Жуковского, расцвет творческих сил пришелся на пору Пушкина и декабристов, завершал свой писательский путь в царствование Николая I, заклейменного прозвищем Палкина, и в то время, когда "Герцен развернул революционнуюагитацию" (В. И. Ленин). Не удивительно, что в последние годы жизни Загоскин порой ощущал себя человеком, пережившим свою эпоху (блистательную эпоху Пушкина и декабристов) и оказавшимся во времени, где он уже никому не нужен.
Тургенев посетил Загоскина незадолго до его смерти. Он оставил описание этого своего посещения. "Я заговорил с ним об его литературной деятельности, - пишет Тургенев, - о том, что в петербургских кружках снова стали ценить его заслуги, отдавать ему справедливость; упомянул о значении "Юрия Милославского" как народной книги... Лицо Михаила Николаевича оживилось. "Ну, спасибо, спасибо, - сказал он мне, - а я уже думал, что я забыт, что нынешняя молодежь в грязь меня втоптала и бревном меня накрыла". (Со мной Михаил Николаевич не говорил по-французски, а в русском разговоре он любил употреблять выражения энергические.) "Спасибо", повторил он, не без волнения и с чувством пожав мне руку, точно я был причиною того, что его не забыли. Помнится, довольно горькис мысли о гак называемой литературной известности пришли мне в голову тогда. Внугрешю я почти упрекнул Загоскина в малодушии. Чему, думал я, радуется человек? Но отчего же было ему не радоваться? Он услыхал от меня, что не совсем умер... а ведь горше смерти для человека пет ничего. Иная литературная известность может, пожалуй, дожить до того, что и этой ничтожной радости не узнает. За периодом легкомысленных восхвалений последует период столь же мало осмысленной брани, а там - безмолвное забвение... Да и кто из нас имеет право не быть забытым - право отягощать своим именем память потомков, у которых свои нужды, свои заботы, свои стремления? А все-таки я рад, что я, совершенно случайно, доставил доброму Михаилу Николаевичу, перед концом его жизни, хотя мгновенное удовольствие".
Эти воспоминания Тургенев написал в конце шестидесятых годов XIX века. На его памяти уже столько литературных знаменитостей, пережив краткую шумную славу, были преданы прочному забвению, что и мысли его "о так называемой литературной известности" окрашивались в мрачные тона, и вопрос, обращенный к будущему, звучал почти безнадежно: "Да и кто из нас имеет право не быть забытым?.."
Тургенев не мог знать ответа тех, к кому обращен вопрос, - ответа времени и потомков, ответа истории. А ведь только они решают, кто имеет право не быть забытым. Писатель, как человек, остается в пределах своей эпохи, но его творчество становится час тицей духовной культуры народа, общей культуры многих поколений. И если писатель в своих произведениях затронул глубинные, главные процессы поступательного исторического развития народа и формирования народного характера, а не ограничился изображением поверхностных, скоропреходящих, порожденных модой и тщеславием нужд и забот, то к таким произведениям благодарная память потомков обращается через годы, через столетия, находя в них отзвук собственным чувствам и размышлениям. Именно к такому роду литературных произведений принадлежит роман М. Н. Загоскина "Юрий Милославскпй, или Русские в 1612 году".