Вообще, о финнах во время той войны ходило много слухов. И на 6-й батарее зенитчики время от времени обсуждали принесенные кем-то истории. Например, говорили о финских снайперах-«кукушках». Снайперы в финской армии действительно были прекрасными профессионалами — возможно, даже лучшими среди снайперов всех европейских армий. А «кукушками» наши солдаты называли их потому, что они якобы сидели на деревьях, чуть ли не на самых верхушках, и оттуда вели меткий прицельный огонь: как орешки, «щелкали» комсостав, распознавая командиров по блестящим бляхам на ремнях, так как рядовым бляхи не полагались. Рассказывали также, что финские снайперы иной раз целыми подразделениями маскируются на деревьях. И что их даже привязывают к деревьям с запасом еды на несколько дней.
Судя по всему, это миф. Финские снайперы вели огонь с земли, а не прятались в кронах деревьев — тем более целыми подразделениями. Никто никогда не встречал в Финляндии ветеранов, которые вспоминали бы о том, как они сидели на ветках. И вообще маловероятно, чтобы снайпер выбирал себе позицию на дереве, ведь у него всегда должна быть возможность быстро отступить, а спуск с дерева сколько времени займет?
Говорили на никулинской батарее и о дотах линии Маннергейма, которые наши красноармейцы никак не могут взять, потому что они, во-первых, очень глубоки (пять — семь этажей под землей), а во-вторых, сверху прорезинены. Снаряд попадает в резину, пружинно отбрасывается и разрывается уже где-то рядом, а сам финский дот остается цел и невредим. Ну и, конечно, вся батарея обсуждала историю, как один финн, стремительно спустившийся на лыжах с высокой горы прямо в расположение какой-то советской части, на ходу (или на бегу?) схватил с костра котелок с горячей кашей (а может, супом) и столь же стремительно исчез с этим котелком в лесу на глазах изумленных красноармейцев. Ну что тут сказать? Виртуозность финских лыжников во время войны действительно имела место быть, но этот рассказ абсолютно из области фантастики. На 6-й батарее в такое мало кто верил.
А война тем временем затягивалась, от плана двухнедельной кампании советское командование давно уже отказалось. В январе пришли сильные морозы, что только осложнило бойцам жизнь. Хотя обмундирование на батарее выдали приличное — тулупы, телогрейки, шинели, шерстяные подшлемники, валенки, — холод, казалось, проникал до самых костей. Водка, которую ежедневно выдавали солдатам по сто «наркомовских» граммов, Юру Никулина не спасала. Он попробовал ее в армии впервые, и она ему совсем не понравилась, поэтому свои сто граммов он не пил. Но к ежедневной порции водки полагалось на закуску пятьдесят граммов сала, которое он как раз любил, поэтому свою стопку водки Юра менял на сало.
Так прошла зима, а в конце февраля — начале марта 1940 года советские войска, наконец, прорвали долговременную финскую оборону, и 12 марта военные действия с Финляндией закончились. СССР своего добился, но победу купил такой ценой, что о войне решили молчать. По книгам учета РККА Красная армия потеряла убитыми и пропавшими без вести 131 476 человек, и в это число не входят потери флота и войск НКВД. Списки были составлены спустя десять лет после событий, насколько они точные — трудно сказать. И потому специалисты истинное количество погибших в Финскую кампанию советских военнослужащих исчисляют в пределах от 131,5 тысячи до 200 тысяч человек. Финляндия же в той войне потеряла убитыми всего 26 662 человека…
Граница была отодвинута от Ленинграда с 32 до 150 километров, к СССР полностью перешли контроль над Ладожским озером, Карельский перешеек и острова Финского залива. А часть, где служил Никулин, так и оставили стоять под Сестрорецком. И начались мирные и одновременно скучные солдатские будни. В конце апреля 1941 года Юра, как и многие его сослуживцы, начал готовиться к демобилизации. В то время армейские «деды» делали не дембельский альбом с фотографиями, а так называемый дембельский чемоданчик. Один из батарейных умельцев за 15 рублей сделал Юре такой чемодан. Никулин выкрасил его снаружи черной краской, а с внутренней стороны крышки приклеил командную фотографию футболистов московского «Динамо». Положил в чемоданчик всё свое имущество: книгу Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка», любимую, присланную родителями ко дню рождения, записную книжку с анекдотами, письма от родных. Писем из дома к Юре приходило больше всех, но он и сам писал чаще других. В последнем письме родителям он написал, что его служба проходит хорошо.
Так оно и было. С мая 1941 года он — уже старослужащий, какое счастье! — находился на наблюдательном пункте батареи, на станции Олилла, недалеко от Куоккалы. Прекрасные места — кругом зелень, тишина. Жили солдаты в двухэтажном финском доме, на крыше которого устроили застекленную вышку. Это и был наблюдательный пункт. Вахту несли пятеро: Никулин и еще четверо солдат. Продукты сразу дней на десять им привозили на машине. Обслуживали парни себя сами. Начальство было далеко — до батареи от Олилла было километров восемь, — а поэтому жилось весело. Нижний этаж занимала семья полковника, помощника командира полка. Один из товарищей Никулина ухаживал за их домработницей. В этом же доме появлялась еще одна домработница, тоже полкового начальства, молоденькая девушка из деревни, и Никулин про себя подумывал: «А не начать ли мне за ней ухаживать?» Ему нравилась эта девушка: милая, сообразительная, любознательная. Они переглядывались, улыбались друг другу при встрече. Она знала его имя, а он ее — нет.