Сейчас уже около часу ночи. Давно отгремели звуки «Интернационала», а я сижу и пишу, вспоминая вас. Надо сказать, что вспоминаю я вас частенько. Это обыкновенно бывает после трудового дня, полного беготни и суматохи. В комнате никого нет. Все разошлись кто куда. Я один. Сажусь на кровать: приятно вытянуть ноги, которые бегали весь день. На печке стоит репродуктор; приглушенно играет музыка. (Обязательно музыка! Без музыки нет никакого настроения мечтать.) Первое время ни о чем не думаешь. Потом прикрываешь глаза и… начинаешь думать о далекой прекрасной Москве, начинаешь вспоминать малейшие подробности своей домашней жизни. Временами так ярко себе все представляешь, что становится жутковато…
Вот я лежу в постели. Утро. Я только что проснулся и заскрипел кроватью. Милька уже начинает прыгать около, трогать окно, просясь ко мне. Время – приблизительно часов 10. Мама уже давно встала. Ее нет в комнате – она ушла на Разгуляй.
Разгуляй! Как приятно звучит это слово! Сразу представляешь наш уютный Разгуляй, вечно оживленный, наполненный звонками трамваев и ревом автомобилей. Папа еще крепко спит. Он поздно лег. Из кухни несутся звуки горящих примусов, и горшки ударяются о кафельный пол уборной. Мимо двери часто ходят. По шагам сразу можно узнать, кто прошел. Вот тихие шаги тети Лины, а вот тяжелые – тети Гели. Она немножко хлопает шлепанцами. Вот прошел дедушка с подстаканником в руках, скрипя ботинками. Прошел дядя Витя. Но вот хлопает дверь, и слышится голос мамочки. Она всегда входит и что-нибудь говорит. Например: «Паулина Эдуардовна, на Разгуляе дают свежее мясо, и очередь совсем небольшая!» Или: «Капусту привезут к 12 часам. Володя встал?» Или просто: «А вот и я!» Как приятно все это вспоминать! Мамуся обыкновенно задерживается на пороге, открывает дверь, которая стукается о мою раскладушку. Милька кидается к ней. У мамы в руках хлеб, масло. Она стоит и обыкновенно говорит: «Ах, вы все еще спите! Володя! 12 часов! А тебе должен звонить Павлов!». Папка, спросонок: «Встаю, встаю…» Милька неистовствует. Я кричу: «Мама! Мама! Ведь ты не замечаешь крошку». Мама, хватая Мильку под передние лапки: «Да вижу! Вижу! Кто же это у нас золотой, ну, кто это у нас золотой и даже немножко серебряный?!». Мы с отцом хихикаем. Я начинаю вставать. Папа ногами делает гимнастику.
Я сейчас пишу это и замираю от восторга. Увлекся. Надо кончать и ложиться спать. Целую всех вас с Госей крепко-крепко. Привет всем. Рядовой красноармеец Ю. Никулин».
«26 декабря 1940 года.
Дорогие мамочка и папочка!
24-го получил письмо от мамочки и Тани, и вчера от папы. В последнее время я получаю письма, слава богу, очень часто, то от вас, то от ребят. Вчера послал вам письмо, но сегодня решил написать еще. Хотя особенных событий у нас не произошло. За исключением разве того, что 5-я батарея за хорошую стрельбу отправляется все-таки в Москву. Маршал Кулик не обманул. Мы, конечно, им страшно завидуем. Но еще неизвестно, отпустят ли их в отпуск там?
24-го ездил в баню один, но письмо ваше забыл дома и поэтому, чтобы вы не беспокоились, послал открытку. На 4-й батарее произошел несчастный случай. Молодой красноармеец тянул связь (прокладывал линию телефонную). Вдруг закричал и упал. Все решили: парень шутит, но когда подошли к нему, увидели: что-то случилось. Пока от нас вызвали машину, он уже умер. Его отправили в Ленинград, на вскрытие. Вчера вскрывали, и выяснилось, что у него случился разрыв сердца. Завтра его хоронят. Очень, конечно, я жалею его, хотя и не видел ни разу. Он с 1920 года. Дома, в Смоленске, осталась одна мать. Он у нее единственный. Все, конечно, потрясены. За все время в полку не было еще такого случая.
1-го числа должен получить отпуск на целый день. Поеду в Ленинград и там опущу письмо с карточками для Госи и Нины Холмогоровой. Я еще держусь за свое место санитара. Мало надежды, что я здесь укреплюсь, но все-таки маленькая ее капля сохраняется. Уж больно место хорошее.
В Ленинграде был в справочном бюро. Мне сказали: справку дадут, если я укажу место рождения тети Веры (мамина дальняя родственница. – М.З.). Пожалуйста, мама, напиши мне.
К Инночке (ленинградская знакомая Никулина. – М.З.), возможно, зайду, если переборю страх. Однажды мы мылись в бане почти около ее дома, но и тогда я постеснялся зайти.
Новый год (Старому): «Иди, иди! Не задерживайся! Я должен демобилизовать Никулина!» (Подпись под рисунком. – М.З.).