Не занимался папа и моим воспитанием. А мама им занималась эпизодически. Но, несмотря на их постоянные отъезды, я не переживал комплекса брошенного ребенка. Оставаясь с бабушкой, я с раннего детства понимал, что у родителей такая работа. И потом, они все время передавали с оказией посылки, письма слали, отец рисовал мне забавные комиксы, картинки. Да и звонили постоянно, умудрялись даже из Америки и из Японии, хотя это стоило сумасшедших денег.
Нас в семье было трое детей – троюродного родства, два брата и сестра. Так что все подарки, привозимые родителями, автоматом дробились на троих. И откровенно говоря, особого достатка в семье не было. Прекрасно помню, как перед приходом знакомых папа с мамой покупали вино, сливали его в кастрюлю, потом шли сдавать бутылки и на вырученные деньги отоваривались плавлеными сырками – надо же было им с гостями чем-то закусывать. По стаканам вино разливали поварешкой. И ведь никого это тогда не цепляло, не раздражало. Совсем по-другому жили люди, во многом чище, чем сегодня. Машину отец купил, когда мне было уже лет восемь. Он собирался сниматься у Эльдара Рязанова в фильме «Берегись автомобиля». Водить машину папа не умел, так что с утра к нам приходил инструктор с «Мосфильма» и учил его вождению – вместе с примкнувшей мамой. Так, вдвоем, они и получили права. Потом и машина появилась. Долго она у нас была, лет 15, пожалуй. Приканчивал ее уже я, будучи студентом.
Разногласия и споры у родителей случались, конечно. Точки зрения у них могли не совпадать, но по-крупному они не ссорились никогда. Жили в любви и нежности и были неразрывны – какое-то фантастическое совпадение. Причем оба обладали потрясающим чувством юмора и уникальным мастерством рассказчика. Когда они рассказывали что-то вдвоем, окружающие буквально задыхались от хохота. Они же разыгрывали истории, интерпретируя их в анекдоты.
И мама, и отец были очень гостеприимными людьми. А какие люди к нам приходили! Сегодня о них говорят с придыханием, а для меня это были дяди и тети: тетя Белла Ахмадулина, дядя Булат Окуджава, дядя Витя Некрасов, дядя Женя Урбанский. Когда он пел под гитару, у нашего дома стены дрожали. Хорошо, что они в пять кирпичей толщиной были, а то соседи поубивали бы всех. А какие потрясающе интересные разговоры, споры, обсуждения происходили на этих застольях! Невероятный был кураж – оттепель, свобода! Для нас с братом самым большим счастьем было, когда о нас забывали. Взрослые начинали куролесить часов в 11 вечера, заканчивали к утру, а мы незаметно забирались под стол и сидели там тихо, завороженно слушая их разговоры. Среди ночи вдруг кто-то спохватывался: «Как, дети не спят?! А ну марш в кровати, быстро!»
В таких междусобойчиках отец всегда лидировал. При этом ни малейшего усилия к этому не прилагая. Это тоже уникальный его дар. Никаких секретных приемов психологического воздействия у папы не наблюдалось, а все равно, едва он появлялся, все сразу собирались вокруг него. Вот мы с Гришей Гориным вспоминали историю с «Белым попугаем». Передача уже шла, и отца однажды пригласили в ней поучаствовать. А дальше я перескажу со слов Гриши: «Едва Никулин вошел, сразу стал там главным, и все перестали понимать, как вообще это раньше существовало без него. И когда его не стало, я был убежден, что передачу надо закрывать, потому что из нее выпал стержень. То есть мы по-прежнему собирались на съемках, сидели за столами, но ничегошеньки выдавить из себя не могли. Ушел человек, который объединял всех». Это действительно загадка: чем, как отец умел завораживать людей? Непонятно.
Отец любил посидеть за столом под рюмочку. Нравилось ему это. Но должен сказать, он никогда не напивался. Пьяным я вообще его не видел, а хорошо выпившим – три раза. Первый – они с Булатом Окуджавой перебрали с горя. Тогда Булатика провалили на его первом концерте в Политехническом музее – травля была организована. Перед специально подогнанной комсомольской публикой поставили задачу освистать его, оплевать, что и было с блеском проделано. И вот отец у нас дома в достаточно нецензурных лексических конструкциях доказывал поникшему Окуджаве, что он гений, а все те – кретины и уроды.
В другой раз, помню, отец пришел очень сильно выпившим с Евгением Евтушенко. Под утро. На этот раз они набрались на радостях в ВТО, единственном ресторане, который работал в Москве ночью. Пока они всю ночь там квасили, дядя Женя каждые пять минут бегал к телефону-автомату и звонил в редакцию газеты «Правда». Дело в том, что в утреннем номере должен был выйти большой отрывок из поэмы «Бабий Яр», что означало бы признание Евтушенко как советского поэта. И каждый раз он возвращался понурый, потому что редакторы, корректоры бесконечно требовали правок. Он матерился, что-то переправлял, пил и опять шел звонить. Но утром они явились победителями – со свежим номером «Правды». Тут же собрался народ и всем миром стали отмечать событие. А третий раз папа прибыл домой «хорошеньким» с банкета, когда ему присвоили первое звание – заслуженного артиста РСФСР. Очень долго того звания не давали.