Подвиги, рыцари... Люди читали про подвиги, про рыцарей и думали, что рыцари были не только очень храбрыми, но и очень большими.
Потом измерили доспехи, оказалось - рыцари были маленькими, меньше нас.
Как часто мы думаем об истории, не измерив ее доспехи и подвиги...
Внимательно изучая историю, мы выясняем истинные размеры.
Человечеству необходим исторический роман.
Исторический роман переводит факты истории на язык художественной литературы, при этом перевод поправляется отношением художника к историческому факту и взаимоотношениями художника со временем, в котором он живет. У времени нет потребности в воспроизведении определенного исторического факта. Но у времени есть большая или меньшая потребность найти в историческом факте подтверждение своей правоты.
Поиском этого подтверждения занято историческое искусство.
Мерой его удачи становится умение извлечь из исторического факта значения, не умершие вместе с ним.
Факт становится примером, приводимым в доказательство.
Исторический факт используется для того, чтобы наиболее коротким путем - примером - получить необходимое подтверждение правоты.
Но использование исторического факта только в качестве примера приводит к неожиданным результатам.
Оказывается, что факт, нужный лишь для примера, лишает факт именно тех качеств, во имя которых он приведен: значения, выходящего за пределы частного случая - обобщенности.
Факт снова становится лишь самим собой и утрачивает художественную ценность, смысл которой именно в широких значениях, в превращении единичного явления в общее.
Когда же факт не отвечает требованиям, предъявленным ему как к примеру, то факту сообщаются необходимые для того, чтобы он стал примером, черты. И вот тогда происходит нечто прямо противоположное тому, что требовалось: оказывается, что не исторический факт доказывает правомерность последующего события, а последующее событие приписывает факту то, что ему самому требуется.
Именно такого рода явления и называются словом, справедливо скомпрометированным, - модернизация.
Недостатком такого рода явлений бывает то, что социальная, моральная, политическая, просветительская и иные категории не переводятся в образ, а лишь излагаются, перечисляются образным (то есть с метафорами, сравнениями и прочим) языком. Искусство с большим или меньшим успехом становится наглядным пособием, сообщающим некоторые сведения.
Такого рода явления и называются словом, справедливо приобретшим плохую репутацию, - иллюстративность.
В некоторых случаях это выглядит таким образом.
Перед войной режиссер В. М. Петров снял кинокартину по роману А. Толстого "Петр Первый". Картина была необыкновенно монументальна, в двух сериях, и в ней проходили главные события жизни великого преобразователя России.
Петр в произведении А. Толстого изображен по программе Пушкина.
В романе показан
То академик, то герой,
То мореплаватель, то плотник,
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
На экране кинотеатра мы видели Петра, сидящего в глубоком раздумье ("академик"), бесстрашно несущегося на коне к нарвским стенам ("герой"), стояшего у штурвала построенного им корабля ("мореплаватель"), забивающего молотком гвозди в бревна строящегося Петербурга ("плотник"). Все это в произведении, созданном Петровым, было изображено с большим искусством, правдой и любовью к порученному ему делу. Несмотря на это, в кинокартине был недостаток: в необыкновенно монументальной двухсерийной ленте не было кадров, из которых стало бы ясно, что этот "академик", "герой", "мореплаватель" и "плотник" имел всеобъемлющую душу преобразователя России.
Одним из существенных недостатков этой картины и некоторых других картин и романов, недостатком, характерным для мышления художников, подчас даже обладающих умением изобразить самое совершенное нейрохирургическое вмешательство, или даже синтез белка, или даже нитки, которыми пришиты рукава ментика, наброшенного на плечи штаб-ротмистра лейб-гвардии конно-егерского полка, оказывается неумение понять всеобъемлющую душу героя и историческую сущность события. В этих произведениях нет вытекающего из рассказанного исторического факта обобщения, которое называется "историей" и из-за которого снимаются исторические кинофильмы и пишутся исторические романы.
Когда же этого обобщения нет, а есть лишь социальная, моральная, политическая, просветительская и иные категории, распределенные среди лиц, снабженных известными историческими именами, то оказывается, что сложение лиц, снабженных известными историческими именами, с социальными, моральными, политическими, просветительскими и иными категориями не прибавляет лицам значительности, а категориям реальности бытия.
В некоторых случаях это выглядит таким образом.
Перед войной писатель А. К. Виноградов прошлое окрашивал одним черным, или одним белым, или одним красным цветом. Писатель то чернил, то обелял, то приукрашивал людей и события. В произведениях А. К. Виноградова каждый персонаж или событие выкрашены заранее приготовленным для него цветом, в результате чего в произведении возникают разнообразные цветовые комбинации типа живых картин. События и люди в романах А. К. Виноградова реют над реальной историей величаво, как трехцветные флаги и дамские зонтики. А. К. Виноградов повествует в своих романах не о взаимоотношениях людей, а об операциях с условными обозначениями известных исторических деятелей и событий.
Книги Тынянова выгодно отличаются от книг А. К. Виноградова тем, что в них люди живут в свое время, но доживают до нашего. Происходит это потому, что они обладают свойствами, присущими как их, так и нашему времени, а это бывает тогда лишь, когда в образе заложена значительность, не исчерпывающаяся в короткий срок. Герои же книг Виноградова безостановочно летят над эпохами прямо в грядущее.
Тынянов всегда вводит героя не только с историческим событием, но и с окружающим его миром, и поэтому в повествовательное поле включается большое количество вещей. Но (в отличие от Виноградова) Тынянов пользуется исторической деталью для того, чтобы показать через нее свойства и особенности исторического лица и события. По характерной детали, по вещи, которую держит в руках герой, писатель узнает, кто он. Тынянов, как всякий художник, хорошо осведомленный в своем искусстве, делает нечто похожее на то, что больше ста пятидесяти лет назад сделал Тальма: артист надел костюм определенной эпохи, и герой оказался переведенным из классицистической абстракции в свое реальное время. До Тальма на сцене был человек, пригодный для всякой истории. (Что было, как легко понять, следствием не малой образованности или недостаточной сообразительности, а основополагающим пунктом эстетики классицизма.) Виноградова (в отличие от Тынянова) занимает в истории прежде всего костюм. Вот, например, мужчина носит сюртук, бакенбарды и держит в руке гусиное перо. Такой мужчина в собрании сочинений А. К. Виноградова называется "Стендаль". А вот другой пример: женщина в голубом платье с корсажем, отделанным гипюром. В руке - цветок роза. Все вместе - женщина, голубое платье и цветок - называется уже не "Стендаль", а "Матильда". Еще один пример: человек в черном фраке. В руках деревянный продолговатый предмет, именуемый скрипка. Человек во фраке, со скрипкой называется "Паганини". Это очень удобно для писателя, читателей и библиотечных работников в связи с тем, что очень экономит время. Из книг А. К. Виноградова мы выносим одно строго обязательное впечатление: какой замечательный отгадчик был Стендаль (Паганини, Байрон, Мериме, Уго Фосколо). Как он (они) ухитрялся (-лись) угадать, что его будут больше всего читать в 1935 году?! Это просто удивительно! ! Герои А. К. Виноградова не думают, а угадывают, и автор отбирает для своих произведений только правильные ответы. Поэтому в произведениях А. К. Виноградова перед нами не великие писатели, музыканты и политические деятели, а только первые ученики.
Герои Ю. Н. Тынянова, не в пример героям А. К. Виноградова, ошибаются часто. И ошибаются они не только из-за исторической ограниченности своего времени и недостатков собственного интеллекта, но и потому, что ошибался Тынянов. При всем этом Тынянов избежал ошибки, оказавшейся для Виноградова роковой и поставившей его вне пределов серьезной литературы. Тынянов не модернизировал и не иллюстрировал историю, не соединял исторические события пейзажем или женской улыбкой, полной очарования, и не заверял читателя, что у героев его книг все благополучно по части идеологии.