* А. С. II у ш к и н. Полное собрание сочинений, т. 12, 1949, гтр. 297.
** "Записка С. Д. Комовского". В кн.: "Пушкин, его лицейские товарищи и наставники". Статьи и материалы Я. Грота. СПб., 1899, гтр. 220.
Статья:
"Эту безнадежную страсть, в которой поэт не может сам себе признаться без ужаса (перед этим цитировалась "Элегия" 1816 года.- А. Б.), комментаторы по инерции приписывали все той же "литературной" героине лицейских элегий Е. П. Бакуниной, благо ни она, ни отношения Пушкина к ней, ни даже самое знакомство его с нею сколько-нибудь определенно ближайшим образом не засвидетельствованы.
Никому не пришлось задуматься над тем, что признаться себе в страсти к молоденькой, красивой царскосельской фрейлине, сестре лицейского товарища, Пушкин мог без всякого ужаса; более того, если не страсть, то легкая полувымышленная влюбленность в нее не только Пушкина, но и одновременно двух его других товарищей, Пущина и Илличевского, была совершенно и заведомо известна, так что Пущин упоминает о ней в своих записках, а сам Пушкин в 1825 году в вариантах стихотворения "19 октября". (Имеется в виду строка "Как мы впервой все трое полюбили".- А. Б.) Это юношеское, скоропреходящее увлечение, как бы имевшее главным образом цель доставить пищу для элегий, до того мало задело Пушкина, что за всю жизнь он не нашел случай заинтересоваться ни героиней этих элегий, ни ее жизнью. Она очень мало нам известна. Лицейские "отшельники" ловили всякий мелькавший мимо женский образ, и образ Бакуниной, можно смело сказать, скользнул мимо Пушкина совершенно бесследно"*.
* Ю. Т ы н я н о в. Безыменная любовь. "Литературный критик", 1939, № 5-6, стр. 162.
Роман:
"Потребность видеть ее стала у него привычкой, - хоть не ее, хоть край платья, которое мелькнуло из-за деревьев. Раз он увидел ее в черном платье, она шла мимо лицея, с кем-то разговаривая. Он был счастлив три минуты, пока она не завернула за угол. Черное платье очень шло ей. Ночью он долго не ложился, глядя на деревья, из-за которых она показалась. Он написал стихи о смерти, которая присела у его порога, - в черном платье. Он прочел их и сам испугался этой тоски, - он знал, что это воображаемая тоска и воображаемая смерть, - от этого стихи были еще печальнее. Он удивился бы, если бы обнаружил, что хочет ее только видеть, а не говорить с нею. Что бы он сказал ей? И чем дальше шло время, тем встреча становилась все более невозможной и даже не нужной. Он по ночам томился и вздыхал...
Жанно неохотно признался, что вот уже две недели, как влюблен и это мешает ему спать. Через две минуты Александр узнал с удивлением, что он влюблен в ту же Эвелину, то есть Екатерину, в Бакунину...
Назавтра Пущин, весь красный, сунул ему листок и потребовал прочесть. Александр прочел листок. Это было послание, довольно легкое по стиху... Пущин настаивал на том, что это был Илличевский, длинный, как верста...
Александр с удовольствием на него поглядел. Все трое любили одну и при этом одновременно...
Потом они однажды столкнулись все трое, лбом ко лбу: Пущин, Илличевский и он. Илличевский остолбенел и долго смотрел на них, разиня рот, пока не убедился, что открыт...
Александр по-прежнему был счастлив, когда видел Бакунину, он подстерегал ее, но ночные вздохи стали все реже. Он спал теперь спокойно, ровно, не просыпаясь до утра. Однажды ему стало вдруг по-настоящему грустно; он так и не увиделся с нею; он больше не хотел и почти боялся встретить ее; может быть, он не любил ее и раньше. Он отложил стихи к ней и постарался как можно реже о ней вспоминать".
Такое использование документа характерно для Тынянова. Писателю важно дело человека, о котором он пишет. Поэтому в романе он выделяет то, что в документе было второстепенным мотивом, - стихи. Главным в романе становится поэзия - главное дело героя. Писатель взял из документов "черное платье", "был счастлив пять минут", "встреча", "всеобщий восторг во всей лицейской молодежи" и сделал вывод: "Это юношеское, скоропреходящее увлечение, как бы имевшее главным образом цель доставить пищу для элегий..."
В романе тема превращения жизненных впечатлений в стихи становится основной.
Но развертывание сухого сообщения в подробность для Тынянова не метод, а один из приемов. Часто он разрешает строку документа чисто композиционным ходом. Тынянову важно опровергнуть предположение, что героиней лицейских элегий была Бакунина. Он пишет в статье: "Образ Бакуниной, можно смело сказать, скользнул мимо Пушкина совершенно бесследно". В романе этот вывод он не развивает в повествование, а решает исключением повествования. Тема начинается с эмфатически насыщенного эпизода: "Весь день Пушкин был в волнении: это был первый его выход в свет. Эвелина ждала его... он не знал, как встретиться с Екатериной Бакуниной". Повествование становится все более напряженным. Идут строки о стихах, посвященных Бакуниной, о "втором влюбленном": "...он вдруг задохнулся, засмеялся..." Потом идет портрет Бакуниной. Выделено то, что она "бледная" и "с неровным румянцем". Пушкинское отношение передано глаголом "боялся" (ее улыбки). И - все. Больше пушкинского восприятия Бакуниной нет. Дальше идут бал, мать Бакуниной, молодые люди, странно похожие друг на друга, подруги, дамские угодники и гусары. Бакунина замещена. Она вытеснена Чаадаевым: "Пушкин смотрел на него, как зачарованный".
Тынянов убежден в том, что Бакунина не сыграла серьезной роли в жизни Пушкина, что не она героиня послелицейских элегий и элегии "Счастлив, кто в страсти сам себе", и поэтому легко отпускает ее. Это художественный эквивалент одного из положений статьи: "...образ Бакуниной... скользнул мимо Пушкина совершенно бесследно". Это прием, заменяющий рассуждение о малой роли Бакуниной в жизни Пушкина.
Но основные документы, которыми пользуется Тынянов в своих романах, это произведения его героев. Произведения не пересказываются; из них извлекается биографическая деталь или тема, часто побочная, которая, попав в эпизод романа, приобретает значение иное, чем то, которое было у нее в стихотворении. Стихи другого времени, нежели время повествования, вводятся главным образом в тех случаях, когда в них самих мотивировано обращение к прошлому. Подчеркивание побочной темы приводит к переосмысливанию текста-прототипа.
Стихотворение "Зорю бьют... из рук моих" Тынянов использует в ответственном месте романа - там, где его герой оканчивает лицей. Мотив "зори" взят аллегорически, как начало жизни: кончен лицей, начинается молодость, жизнь. Это сделано на проведении через всю главку вариации полустишия "Зорю бьют...".
"Зорю бьют.
Рассветало. День еще не наступил. Все было как всегда...
Зорю бьют.
Первый звук трубы, унылый, живой и сразу потом - тонкий, точный, чистый, голосистый звук сигнального барабана.
Зорю бьют".
Четыре последних пушкинских строки служат только мотивировкой, по которой использовано стихотворение 1829 года для повествования о лицейских годах:
Звук привычный, звук живой,
Сколь ты часто раздавался
Там, где тихо развивался
Я давнишнею порой.
На этом парафраза стихотворения заканчивается, тема его - чтение, вызвавшее воспоминание о лицее, - исчерпывается. Все остальное связано уже не со стихотворением, а с Данте, взятом независимо от стихотворения, использованном как повод для темы, к стихотворению отношения не имеющий.
Главка, написанная как стихотворение в прозе, шедшая сначала параллельно пушкинскому тексту, уходит от него в ассоциации, связанные с именем Данте. Начинается главная тема, из-за которой, собственно, написана вся главка; стихотворение и нужно было лишь как импульс для этих ассоциаций. Стихотворение в прозе сделано как русский перевод темы Данте (Данте - Беатриче). Русский перевод темы: Пушкин - Екатерина Карамзина. Пушкинская "давнишняя пора" переосмысливается в давнишнюю пору Данте, историю.
"Зорю бьют. Из рук его выпал ветхий том, который ночью он листал, Данте...
Зорю били.
Эта точность, голосистая и быстрая... снимала неверные, тлеющие сны. Его любовь была точна, как время..."
Возникает новый мотив - времени.
"...Как время... как будущее. Больше всего, точнее всего будущее было предсказано прошлым, прошедшим.