— Друзья верные мои, — обратился к ним князь, — какая у каждого из вас дума?
Морозов и Чешко почти в один голос высказались:
— Затвориться в Галиче.
Ватазин продолжал грызть гусиное перо и молчать.
Вепрев было раскрыл рот, однако его нетерпеливо и неучтиво перебил Василий Косой:
— Мы с братом и Путилой так мыслим: выйти в чистое поле, учинить бой не на жизнь, а на смерть, покончить все одним разом. Тебе, татунька, — большой полк, Вепреву — правое крыло, Гашуку — левое, а мы с Митей — в засадном полку.
Воевода густо рассмеялся. Даже слезы выступили на глаза от смеха.
— Василь Юрьич, Дмитрий Юрьич, подумайте: какая разница между отчаянностью и отчаянием? А ты, Путило, подсказал бы им быть осторожнее. Или вышел летами, не разумом… — Вепрев махнул рукой, обратился к князю: — Согласен с боярами, господине. Надо отсиживаться и вылазками истощать врага.
— Что ты помалкиваешь, Борис? — взглянул князь на Галицкого.
Бывший дядька тяжело встал, опершись о подоконник, и неуверенно молвил:
— Дума моя нелепа. Однако же иной нет.
«Стареет сокол! — скорбно решил Юрий Дмитрич. — В дворцовых кознях он, как щука в воде, в воинских же делах, как карась на суше!»
Галицкий удивил:
— Оставим оборону в Галиче. Идем с главными силами к Нижнему. Московская рать — за нами. Движение займет время. Нижний поближе к Вятке. Помощь придет быстрей.
К такой думе присутствующие отнеслись по-разному: старшие с недоумением, младшие с осуждением. Князь хлопнул в ладоши:
— Да будет так!
И удалился первый.
Начались торопливые сборы, ибо приказ был выступить с утра, до приближения противника. Семейство Юрий Дмитрич брал с собой. Снаряжались кибитки для женской челяди. Поскольку Вепрев решил взять пушку, встал вопрос об огненном зелье. Дело опасное: недавно при производстве пороха в клочья разнесло мастерскую и несколько домов около. Потребность созрела, умение — еще не очень.
Почивать князь пришел на княгинину половину, дабы успокоить жену. Анастасия послушала лишь начало заготовленных им речей.
— Не трать слов, государь мой, — перебила она. — В Хлынов с тобой ездила, в Нижний доеду как-нибудь. Много с детства видала бед, к старости испытаю лучшую.
— Лучшую? — удивился Юрий. — Беду?
Жена подтвердила:
— Лучшую, ибо с тобою общую.
Утром князь видел свою супругу за хозяйственными распоряжениями на каретном дворе. С тех пор долго не доводилось быть рядом.
Войско вышло из Галича в солнечный майский день. Небо девственно голубело, будто после зимы заново родилось. Леса еще голые, скинув снежную одежду, ждали весеннего оперения. Поля чернели в белых нашлепках: наследило перед уходом суровое время года! Дорогу — не назовешь дорогой: болотная полоса беспутья. Кони вязли по бабки, телеги и кибитки — по ступицы. Этак недалеко уйдешь. Одна надежда — на ветер: пусть быстрей сушит!
Ватазин остался оберегать Галич. Решено было жечь посад лишь в том случае, если разведчики донесут: московская рать идет к городу. Князь Юрий верил: такого не будет. Не за Галич тревожился, а за свой сторожевой полк. Не сели бы на хвост Андрей с Петром Дмитричи, супротивники-братья. И Константин. Ужели все-таки Константин?
Поход шел то ходко, то хило: на рысях — где по косогорам посуше, шагом — где в низинах повязче. Тряска в седле, стоянки в курных избах под соломенной крышей. В деревеньке Выбуть князь проведал жену, спросил, как и где спала. Ответила: «Хорошо. На голбце». На каком голбце? Оказалось, это в избе помост между печью и полатями.
Наконец, миновали Гороховец. Там наместник великокняжеский разрешил отдохнуть, но просил не задерживаться. Ушли, не ссорясь.
Теплело до середины месяца. Уже посуху подошли близко к Нижнему, стали в старом городке, что вверх по Оке, на берегу.
Здесь когда-то сползла гора с лесом и засыпала сто пятьдесят дворов. Эту слободу поставили еще великие князья Суздальские. Они ходили на разыскание: где рубить город, откуда распространять княжение по всей Низовской земле за Волгой и Окой. Леса здесь великие, населенные мордвой: пришлось потеснить. Все это рассказал Юрию заиндевелый от многих лет старик, промышляющий бортничеством. Он дал княжеской семье приют.
— Ненаглядные места! — любовалась заволжскими далями Анастасия. — Вот где воссиял бы стольный град ярче, чем Москва!
— Воссияет! — не перечил жене князь. — Дай время.
На широкий двор ступил усталый Вепрев, привязав кобылу у ворот. Дмитрий Юрьич ждал его:
— Ну, что, Борисыч?
— Худо! — мрачно молвил воевода. — Наместники великокняжеские, князь Федор Долгоглядов и литовский выходец прозвищем Юшка Драница, затворились в городе, не захотели допускать нас в Нижний. «Служим, говорят, признанному государю московскому, сыну Василия Дмитрича. Дядю же его, мятежника, не приемлем, даже как гостя». Так и сказали, господине. Передаю грубость слово в слово.
Князь задумался, потом велел:
— Покличь всех ближних для совета.
Когда пришли бояре, он сидел на наковальне, подложив седло. Разговор начал Борис Галицкий:
— Разведчик доносит, княже: московские полки, минуя Галич, от Костромы пошли к Нижнему.
Данило Чешко рассудил:
— Вот почему здешние правители к нам плохи.
Князь, не вставая, снизу вверх глянул на соратников с немым вопросом. Вепрев сказал:
— Не оточать же крепость[87]. Татары осаждали без успеха. Мы слабее. Ждать подхода московлян — класть голову на плаху в ожиданье топора.
Морозов поднял гневный взор на воеводу:
— Негожие твои слова!
Князь встал, решительно произнес:
— Идем отсюда. И подалее!
С уходом войска галичан из-под неприветливого Нижнего, погода резко изменилась, кропил с утра до ночи дождь. Грустно шли кони топкими путями. Черные погосты в несколько изб давали приют князю и его ближним, воины же спали под открытым небом. Стал истощаться кормовой запас, людской и конский.
— Камо грядеши? — услышал князь однажды под вечер божественный вопрос Семена Федоровича Морозова.
Нет, он не ощущал себя апостолом, бегущим от опасности. И здесь отнюдь была не каменистая дорога, мощенная рабами Рима. Однако Юрий Дмитрич вздрогнул от известного вопроса и ответил, будто виноватый:
— Стремлюсь ближе к Орде. Туда они не сунутся.
Боярин молвил откровенно:
— У чужих спасаться от своих — не дело.
Шли правым берегом Суры. За зарослями тальника черная гладь реки легла границей между братьями, между неизвестностью и поражением, между гордостью и позором. Небо придавливало низкими тучами. Войско шло в полном молчании под чавканье копыт, храп коней. На луговине показался погост всего-то в одну избу. Видимо, когда-то здесь был пожар: болтались остатки от еще нескольких жилищ. Князь приказал княгиню поместить в избе, себе же наскоро соорудить шалаш.
Ночью был сильный дождь. Проник сквозь лапник. Одежда отсырела почти насквозь. Мысли были об Анастасии: как она в курной избе?
Спящие рядом сыновья, Василий с Дмитрием, проснулись и зашевелились. Слава Богу, Дмитрий Красный в Галиче: не перенес бы отрок столь беспросветно мрачного похода.
Едва Юрий кашлянул, старший сын затеял речь:
— Тата, разглядел ли на противоположном берегу костры?
— Еще б не разглядеть! — откликнулся отец.
— Московская сила! Сура пока что разделяет нас.
— И будет разделять, — подал голос Дмитрий. — Перебраться через такую реку — не шаг шагнуть. Кто начнет переправу, будет бит еще на воде.
— Зато, — развил братнюю мысль Василий, — стоит нам отойти от берега, московляне тут же сядут на хвост.