— Однако же немцы в Больших Сараях построили много зданий, — возразил Юрий Дмитрич.
Асайка вздохнул:
— Они умеют из камня. Здесь нету дерева, а то бы строили русские.
— И слава Богу, что нету дерева! — засмеялся князь.
Он заметно повеселел, приблизившись к цели своего путешествия.
Веселье перешло в радость, когда его отряд встретился с другим, меньшим, более нарядным. Одежды были не русские, лица тоже. Но впереди на гнедом коне ехал Каверга.
Старый знакомец крепко обнялся с князем.
— Твой человек назвал время и место, где мы можем повстречаться.
Князь и великий темник поехали стремя в стремя.
Когда дорога резко пошла на спуск, Юрий Дмитрич невольно остановился: залюбовался широкой, золотой в утреннем солнце Волгой. В сторону от нее — голубая ветвь Ах-тубы. А перед водной красотой — уйма кровель, как ракушек на берегу: и плоские, и горбатые, и башенные, и зубчатые. Между ними на беспорядочных улочках люди кишмя кишат. Легкая мгла вздымается над этим скопищем жизни. Слух улавливает необъятный шум, состоящий из мириадов звуков.
— Более полутора веков живет и процветает наш царственный город, — сказал Каверга. — Даже урочище близ него именуется Царевы Воды. Я здесь родился и вырос.
Они спустились в подградье, миновали одно за другим отличные друг от друга жилища. Великий темник называл:
— Черкесская слобода… Аланская… Русская…
Юрию Дмитричу захотелось угодить другу.
— Хороша столица Синей Орды!
Каверга взъерепенился:
— Почему Синей, князь? Синяя на востоке. Здесь, на западе, Белая. Мы — Белая Орда: Ак-Орду. Синяя — Кек-Орду.
— Добро, добро, я запомню, — смиренно пообещал далекий от этих тонкостей звенигородский владетель. И, чтобы переменить тему, спросил: — Куда едем? К великому хану?
Каверга рассмеялся:
— Ты там, в своих лесах, до старости не повзрослеешь, князь Юрий. Все тебе просто, как в златоверхий терем попасть. Здесь не Галич и не Москва, а Большие Сараи! Великий хан полгода будет охотиться, кочевать по степи, принимать послов из Египта, Персии, империи греков, а тот, кому до него дело, будет жить в чужом, многоязычном городе и ждать, ждать, ждать…
Князь даже натянул поводья:
— Ты хочешь сказать, мой друг…
Каверга дотронулся до его руки:
— Хочу сказать, что мы едем к другому твоему другу, беклярибеку Ширин-Тегине. Одному из очень могущественных людей Великой Кыпчакии. Он уже знает о тебе, ждет в гости и сам все скажет.
Кони стали у высокого каменного забора. Морозов, Вепрев, Лисица приблизились к своему князю.
— Господин, — сказал за всех Елисей, — каждого из нас обустраивают здесь вполне прилично: так по крайней мере обещано. Охрана при оружии будет расположена подобающим образом. Связь с тобой станем поддерживать постоянно. Будь спокоен и отдыхай во здравии.
То же сказали и остальные. Юрию Дмитричу оставалось проститься с подвижниками. Огромные, обитые железом, ворота затворились, при князе остался Асай, как толмач.
Дом Тегини напомнил латынскую ропату[99], какие Юрий видел в Великом Новгороде. Там молятся, здесь, по-видимому, грешат. А строили и то и другое немцы, кто во что горазд. Крыша остроконечная, высоченная, окна узкие, вход сводчатый, крыльцо широкое из цветного камня. На нем и встретил давнего своего спасителя Тегиня в шелковом дорогом халате всех цветов радуги. Простер объятия…
В доме никакой мебели: только ковры, подушки, низкие поставцы для посуды. Князь был разоблачен, сопровожден в восточную баню, откуда вышел с размятыми костями, истолченными мышцами, напоен прохладным кумысом, брызжущим пузырьками в нос, устроен на мягких подушках.
Каверга вскоре, сославшись на неотложные дела, исчез.
Князь и мурза остались одни. Сперва с удовольствием вспоминали прошлое: Эдигеев стан, рязанскую окраину, прогулки в лесу. Ширин-Тегиня показался Юрию Дмитричу не тем, которого помнил. Тот настороженный, оглядчивый, рассуждавший, хотя и самоуверенно, однако же очень трезво. Этот, убаюканный властью, купающийся во всеобщем повиновении, рассуждающий тоже самоуверенно, однако слишком поспешно. Подбородок вскинут, взор насмешлив.
— Я давно все знаю через твоего человека. — При этих словах князь мысленно похвалил: «Молодец Лисица!» — Я говорил с саин-ханом, — небрежно молвил Тегиня. Он величал Улу-Махмета саином, то есть хорошим, мудрым. — Суд будет в твою пользу. Но не скоро. Покуда Сын Неба занят другими делами. У него появились соперники Саид-Ахмад и Кучук-Махмед. Хотят разорвать Великую Кыпчакию на куски. Ничего, как вы, русские, говорите, им скоро покажут, где раки зимуют. Пусть твой племянник Василий пока проедается в Кокорде. Потом получит отказ. Какой толк от мальчишки нашему саин-хану? Ты — человек проверенный, я тебя знаю, этого достаточно.
— Нужно уважать заветы отцов, — начал было приводить доводы в свою пользу Юрий Дмитрич.
— Зачем тебе проедаться в Больших Сараях? — перебил Тегиня. — Мы завтра отправляемся в солнечную Тавриду. Лучшее место на земле: такого ты не видел. Мне нужно поддержать тамошнего правителя, своего родственника, Ширина. Бывший таврический хан Давлет-Берди, убежавший в Литву, хочет снова захватить город Крым, харалуг[100] ему в печень! Ты же, мой друг, отдохнешь, как горный барс на вершине. Старший брат долго держал тебя в напряжении, а теперь — племянник. Надо отдохнуть. Ой как надо!
Задушевная беседа продолжилась и за полуденной трапезой, и далее, после княжеского краткого сна, и за вечерей. Тем временем, судя по приказам, отдаваемым Тегиней, шли сборы в дорогу. Юрий Дмитрич не противоречил мурзе, положился на его опыт в делах ордынских. Велено ждать, подождем. Велено исчезнуть до урочного часа, стало быть, нужно, — исчезнем.
Во дворе Тегини не было деревьев: везде — камень. Гулко отдавался в гранитных стенах крик муэдзина. Князю показалось, что уловил слабый звук колоколенки из русской слободы.
Засыпал с мучительными думами о Настасьюшке. Две грамотки послал ей со степных постояний. Ответа, конечно же, еще нет.
С утра началась невообразимая скачка. Коней меняли чуть ли не на бегу. Юрий Дмитрич, мастак в верховой езде, быстро стал сдавать: не равняться ему со степняками-ордынцами. Грудь сдавливало, сердце рвалось наружу, горло душила незримая рука.
— Тебе плохо? — придержал скакуна мурза.
— Ничего, — едва выдавил Юрий Дмитрич.
— Нет, ты как обожженный. Не привык ты ездить по-нашему. — Тегиня пояснил: — Поселения здесь не частые, а в голой степи — не отдых, вот и скачем от юрта до юрта.
На стоянках, в душных мазанках, лежа бок о бок на кошме, князь слушал рассказы о юге:
— Таврида — край лазури и изумруда, где земля обнимается с морем. В незапамятные времена там жили тавры, народ дикий, жестокий и кровожадный. В жертву своей богине-деве приносили пленников и пловцов, выброшенных бурей на берег или собственной волей приставших к нему. Сохранились курганы со скорченными, окрашенными красным костяками и грубыми глиняными горшками. Затем пришли азиатские племена, частью пастухи, частью пахари. Построили первые города. С ними стали торговать греки, создавшие здесь свои поселения. Шли века. Возникали и рушились царства. Полуостров подпадал под влияние то греков, то персов, то римлян. Из Азии продолжали приходить новые народы: пал Рим, Тавриду заняли готы, их сменили сарматы, а тех аланы, и наконец, пришли гунны. А шестьсот лет назад почти весь край захватили хазары. Соседи стали его называть Хазарией.
— Однако хазар давно нет, — вставил князь.
— Четыреста лет тому назад, — уточнил Тегиня, — их вытеснили печенеги, которые торговали здесь русскими пленными.
— Потом пленные стали завоевателями, — проявил свои познания Юрий Дмитрич. — Одно время даже Черное море именовалось Русским, а Таврида — Таврикией.
— Ты осведомлен, — похвалил друга Тегиня. И дополнил: — Русское влияние на полуострове уничтожили половцы, по-нашему говоря, кыпчаки.
— Что осталось от половцев? Великая Кыпчакия? — вздохнул князь.