Снова стало тихо, и только меж ветвей струилась невидимая снежная пыль.
- Видал! - На Юркиных ресницах, бровях - снег, в глазах - торжество.
- Одну сбросил… Почему одну? - губы у Стасика едва шевелились, от холода он шепелявил.
- Наверное, больше не было, - сказал Юрка. Он стащил с головы шапку и стряхнул снег.
- Домой?
Стасик энергично закивал головой.
- Или еще подождем?
- Хочешь, чтобы на голову сбросили?
Ребята уже выбрались на «трубу», и в это время со стороны поселка снова послышался нарастающий гул. Мальчишки остановились.
- Много-то как их…, - растерянно сказал Стасик.
- Сюда летят! Может, еще успеем…
Юрка повернулся и напролом через кустарник снова бросился в лес. Ноги увязали в снегу. Сзади прерывисто дышал Стасик. Гул над головами становился все громче. В просвете деревьев показалась крыша водокачки. Юрка на ходу выхватил ракетницу и одну за другой выпустил в сторону болота три ракеты. От деревьев на зеленоватый снег упали дрожащие тени. Они угрожающе росли, становились все длиннее и длиннее. И снова, как тогда, в раскатистый гул моторов вплелся знакомый и пронзительный свист.
Ничего не видя перед собой, они разом выскочили на маленькую полянку, поросшую редким ельником, и скатились в старую воронку. А рядом над болотом взлетели черные комья торфа. Ух! Ух! Ух!…
КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ
Колька Звездочкин видел, как взвилась первая ракета, а затем громыхнула тяжелая фугаска. Он даже ощутил мягкий воздушный толчок. Будто кусок ваты кто- то ткнул в лицо. «Вот черти, не боятся!» - подумал он, собираясь слезать с крыши. В домах захлопали двери и на улицы высыпали встревоженные люди. Из Колькиного дома в расстегнутой гимнастерке без ремня выскочил капитан. Широко расставив ноги в хромовых сапогах, он прислушался. Ветер, перемахнув через забор, взъерошил на его затылке волосы.
Низко прошли бомбардировщики. Колька вмиг забыл про капитана. Три зеленых ракеты одна за другой повисли над заснеженными макушками сосен. Задвигались на крышах тени от труб. Увидел Колька и свою тень. Она зашевелилась, вытянулась. Едва растаял в морозном небе свет последней ракеты, как дом снова подскочил под Колькой от тяжелого взрыва.
Яркие багровые вспышки освещали черный лес. Старый скрипучий дом содрогался, сыпались стекла. И Колька, загребая руками снег, медленно съезжал с крыши. Зажав в горстях снег, он, словно куль, шлепнулся в сугроб рядом с капитаном.
- Ты это что? Колька? Откуда? Никак с неба?
Смотри - фрицы болото бомбят! Шпарят и шпарят…- удивлялся капитан.
- Ой, разбомбит, дядя Вася! - орал Колька.
- Не разбомбит… Склад совсем в другом месте,- усмехнулся капитан.
- Там же Юрка Гусь с этим Стаськой, дядя! У водокачки…- хныкал Колька. - Ой, разбомбит их…
- Какой Гусь? - капитан сильно встряхнул Кольку за плечи. - А ну-ка! О чем ты?
- Там ребята! - кивнул Колька в сторону грохочущего леса.- Ракеты пускают…
- Ах, мерзавцы, что придумали! - дядя Вася бросился в сени. Мощный взрыв с треском захлопнул за ним дверь, едва не сорвав с петель.
- Веди к своим ребятам! - натягивая на плечи желтый полушубок, приказал капитан.
В развороченном бомбами лесу было тихо. Месяц плыл по небу. То тут, то там зияли черные воронки. В освобожденных от снега елях и соснах запутался белесый вонючий дымок. С деревьев все еще сыпалась снежная пыль.
Колька зацепился ногой за косо воткнувшийся в снег сук и упал.
- Нету их тута…
- Эй, ребята! - закричал капитан.
Тишина. Лишь Тимаевка не спит, ворочается подо льдом. Да изредка слышно, как в разбросанные кругом Еоронки скатываются снежные комки.
- Разбомбило, - плаксиво сказал Колька. - Я говорил…
- Не каркай!-оборвал его капитан.- Эй, Гу-у-сь!- громче закричал он.
- Ста-а-сь, где вы-ы-ы? - заорал Колька.
- Чего кричишь? - недружелюбно спросил кто-то совсем рядом.
Колька обалдело завертел головой.
- Где? Эй, где вы?
- Разуй глаза - увидишь.
Из старой воронки залепленный снегом, чуть живой от пережитого страха и холода выбрался Стасик.
- Гусь? - Колькин голос дрогнул. - Нету его… Накрыло!
- Помолчи ты! - с сердцем сказал Стасик. Он кинулся к воронке и помог выбраться Юрке. Пошатываясь, Гусь сделал несколько шагов и, хлопая глазами, уставился на капитана.
Капитан молча смотрел на ребят. В его раскосых глазах- веселое недоумение.
- Кто из вас устроил этот спектакль? - тихо спросил он.
- Кто! Ясно, Гусь, - сказал Колька. - Другой разве такое безобразие придумает? На станции все стекла вылетели.
- Ну что ты на самом деле? - толкнул его в бок Стасик и повернулся к капитану.
- Это мы… Оба.
- Ну? - повернулся капитан к Юрке. - Рассказывай, Гусь!
Юрка молчал. Драная шапка сбилась набок и чудом держалась на одном ухе. Он смотрел на капитана и шевелил губами.
- Ну, чего ты там бормочешь? - спросил капитан и нагнулся к нему.
Юрка широко раскрыл рот и вдруг громко загоготал:
- Ого-го-го!
- Ты что, парень? - Дядя Вася еще ниже нагнулся к Юрке.
Гусь стащил с головы солдатскую ушанку, постучал себя кулаком по круглой голове, прислушался:
- Звон в башке… Ду-у-у! - Он повернул к ребятам испуганное лицо. - Оглох я… как бабка Василиса. Стась, крикни-ка мне в ухо!
Стасик крикнул.
- Громче!
- Юр-р-р-ка-а! - во всю мочь заорал Стасик.- Слышишь?
Юрка схватился за уши, потер их.
- Теперь слышу. Только плохо. Г удит… проклятая… Ду-у-у!
Дядя Вася смотрел в зеленые Юркины разбойничьи глаза и говорил:
- Что прикажешь делать с тобой, Гусь? На гауптвахту тебя засадить? Ну, что мне, Гусь, с тобой делать? А?
Юрка молчал. И непонятно было, слышал он это или нет. Улучив удобный момент, он выхватил из-за пазухи ракетницу и сунул в сугроб. Капитан и виду не подал, что заметил. Не спеша расстегнул полушубок, стащил его и накинул оглохшему и замерзшему Юрке на плечи.
- Домой, герои! Быстро!
Ребята гуськом побрели по протоптанной б снегу дорожке. Юрка шел последним и все время оглядывался на дядю Васю, который почему-то отстал. И все-таки он не увидел, как капитан вытащил из сугроба еще теплую ракетницу и запихал ее в карман галифе.
ОБИДА
К голой спине будто ледяную глыбу приложили. Юрка ловит рукой ускользающую фуфайку, но поздно - фуфайка шлепается с печки на пол. Он вскакивает и больно ударяется головой в потолок.
- У-у-у-у, черт! - Юрка яростно скребет зудящую макушку.
- Не смей, говорю, чертыхаться! Грех! - ворчит бабка из-под вороха одежек, прикрытых сверху серой овчиной.
- Пощупай, какая шишка вскочила! А ты - грех! - огрызается Юрка. Ему не хочется слезать с нагретой печки. Внизу морозно, как на улице. Печку топить нечем. Дрова кончились, жерди от забора-тоже. Такой ненасытной печки Юрка еще сроду не видал. В последний раз она сожрала хромую табуретку, доску от Жоркиного крыльца, рассохшуюся кадку из-под соленых грибов.
Дрожа, Юрка напялил на себя кофту (опять пригодилась!), гимнастерку, обмотал шею бабкиным шерстяным чулком и храбро соскочил на холодный пол. На замороженных окнах пышно расцвели узоры, похожие на елочные лапы. За окном мороз. Не мороз, а собака. На двор выйдешь - набросится, искусает. Юрка хотел было зачерпнуть из ведра воды, но ковш скребнул по льду. Ткнул ладонью сосок умывальника - примерз.
Тяжелые дни наступили для бабки Василисы и Юрки Гуся. Кроме картошки, в доме ничего не было. Хлеба хватало только на обед. Если бы не военные, которые иногда останавливались на постой, совсем было бы плохо. А так нет-нет да что-нибудь и перепадет от них: то буханка хлеба, то банка консервов, то сухари.
Немецкие самолеты каждую ночь наведывались на станцию. Но бомбы кидали редко. Видно, поджало, жалеют. Бабка спрашивала военных, как там дела на фронте. Военные говорили, что кончилась для фашистов масленица - наступил великий пост. И по радио передавали, что немцев остановили. И люди на станции, несмотря на холод и голод, заметно повеселели. Перестали прятаться от самолетов в щели. Крутит над станцией немецкий самолет, а люди занимаются своими делами и внимания не обращают. Будто это не бомбардировщик, а так, чепуха. Каждый вечер, перед тем как улечься спать, бабка долго простаивала на коленях перед иконой и молилась за нашу победу, за сына-танкиста.