Выбрать главу

– Саша, что с тобой?

Мальчик полуоткрыл глаза, увидел встревоженное лицо отца и улыбнулся бледной, слабой улыбкой: точно в мутный осенний день сквозь тучи пробился слабый и неуверенный отблеск солнца.

Александр Львович грустно покачал головой.

«Захворает», – пронеслась острая мысль в его голове, наполнив чем-то ноющим душу. Он прошелся по комнате, потом еще и еще… и принялся беспрерывно ходить взад и вперед, сам не сознавая, что делает, как обыкновенно бывает с людьми, взволнованными, занятыми тревожными думами.

Он с нетерпением поджидал доктора, надеясь услышать от него что-нибудь утешительное. Время от времени бросал он на сына, лежавшего с закрытыми глазами, взгляды, в которых было столько тревоги и муки, что всякий мог бы угадать, о чем думает и почему волнуется этот человек.

Дороже всего, дороже собственной жизни было для него благополучие сына. Хрупкий, нежный мальчик был для Александра Львовича бесценным сокровищем… Саша остался у него единственной целью, ради которой стоило жить после смерти жены. В Саше, помимо единственного сына, он видел еще и воплощение своей рано умершей жены, и вдвое дороже от этого был ему мальчик… На него перенес отец всю свою любовь и привязанность.

Ихтиаров (фамилия Александра Львовича) дрожал над своим мальчиком, как дрожит и трясется скупец над сокровищем, как дрожит умирающий над скудными остатками жизни. Саше он отдавал все свои силы, все помыслы сосредоточивал на нем. После смерти жены он точно умер для света и жил только для сына и только им одним.

В своей небольшой, но уютной дачке в Ораниенбауме Ихтиаров жил совершенным отшельником. Эмма Романовна, пожилая немка, занимавшая в доме должность хозяйки, да студент – друг и воспитатель сына – были единственными близкими ему людьми, скрашивавшими одиночество. Впрочем, одиночества Ихтиаров не замечал: заботы о сыне заполняли его жизнь, доставляли ему как радости, так и горе – эти неизбежные спутники жизни.

Одна мысль о возможности трагического исхода сегодняшнего злоключения приводила в ужас Ихтиарова. Она тяжестью ложилась на душу, рвала, терзала ее.

В минуту, когда сын упал в воду, Ихтиаров страдал меньше, чем теперь, в ожидании врача; даже совсем не страдал. Тогда ужас свершившегося с такой силой обрушился на него, что сразу убил возможность мозга оценить происшествие: Ихтиаров и его вконец растерявшийся спутник на время потеряли всякую способность соображать и стали бестолково ловить оторвавшийся парус, в то время как мальчик боролся со смертью… Теперь оцепенелость мозга прошла, и мысль заработала мучительно и тревожно… Впечатления, до сих пор перепутанные как нити сети, разметанной бурей, прояснились и кое-как пришли в порядок.

Хрупкий организм сына давал основательные поводы опасаться за его здоровье. Неожиданная ванна была, правда, сущим пустяком, так как мальчик ежедневно купался, но сильное потрясение едва ли могло пройти для него даром. Это-то и тревожило Александра Львовича…

Скрип дверей в сенях привлек внимание Ихтиарова. Решив, что приехал доктор, он пошел к нему навстречу, но в открывшейся двери столкнулся с Василием. Стараясь не шуметь, таможенник боком протиснулся в комнату.

– Не нашел еще, барин! – вполголоса сообщил он, вертя в руках шапку.

– Кого не нашел? – изумился Ихтиаров.

– А Юрку! – подняв недоумевающий взор на него, пояснил Василий.

Александр Львович несколько смутился. Ему стало совестно, что он успел уже позабыть о спасителе сына, и, чтобы сгладить свою невольную вину, проговорил:

– Я о докторе думал… А куда же делся мальчик?

– Путается где-нибудь… Поди сейчас-то не найдешь… Так завтра прикажете?

Ихтиаров вспомнил о своей просьбе задержать Юрку до завтрашнего дня и поспешил подтвердить ее.

– Да, да, пожалуйста! Я завтра приеду.

Василий улыбнулся.

– Завтра можно. Смекаю я, где ночует он. Ночью и возьму.

– Пожалуйста. Я вам буду очень благодарен, – совершенно искренне попросил Ихтиаров.

– Ладно уж… Не извольте беспокоиться.

Василий ушел из дома вполне довольный и веселый: в его ладони была крепко зажата бумажка, полученная от Ихтиарова «авансом» за труды.

– Счастье привалило! – ухмылялся он в бороду. – Молодец Юрка. Ай да малец!