— Шагай, только поживее, чтобы я на пятки тебе не наступал. Темп возьми — ать-два, ать-два, давай ранец, он тебе мешает.
— Не мешает.
— Шире шаг! Молодец!
— А ты расскажи что-нибудь. Обещал про «Варяга».
— Верно, обещал. Что ж, можно и про «Варяга». Случилось это, Юрка, давным-давно, наверное, твоих дедушек ещё на свете не было. Стояли на рейде в порту Чемульпо два русских корабля — крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Ни один матрос, ни сам капитан Руднев не знали, что Япония напала на Россию и уже вовсю идёт война. На рассвете увидел вахтенный офицер: четырнадцать японских кораблей подошли к заливу и дают сигнал: «Приказываю сдаться!» Вышел на мостик капитан Руднев — высокий такой, бородатый, красивый, вся грудь в орденах и медалях,— скомандовал: «Свистать всех наверх!» Матросы и офицеры построились на палубах, и тогда Руднев обратился к ним. «Братья,— сказал он,— далеко мы от родных берегов и окружены неприятелем. Ждать помощи неоткуда. Наша Родина, наша Россия — наши корабли. Что будем делать, братья? Сдадимся на милость неприятеля, но на веки вечные покроем себя позором или со славой умрём?» — «Умрём!— сказали матросы.— Русские никогда не склоняли головы перед врагами. Лучше умрём». И тогда капитан Руднев поклонился матросам и скомандовал: «Всем занять боевые места. Полный вперёд!» Японцы обрадовались, подумали, что русские идут сдаваться, а «Варяг» и «Кореец» вошли между их кораблями и открыли огонь. Это, Юра, был страшный бой... Два корабля против четырнадцати. Снаряды рвались один за другим, падали убитые и раненые, всё горело вокруг... Матросы перевязывали раненых товарищей, и те опять становились к орудиям. Уже тонет японский миноносец, три подбитых крейсера, дымя, выходят из боя, но всё меньше и меньше остаётся русских людей. Послушай, как об этом в песне поётся:
— Их потопили, да?— задумчиво спросил Юрка.
— Уже замолчало несколько орудий,— одни разбиты, на других некому стрелять, да и нечем. Упал на мостике раненый капитан. Когда подбежали к нему, он отдал последнюю команду: «Корабли врагу не сдавать! «Корейца» взорвать, «Варягу»— открыть кингстоны! »
— Все потонули, да?..
— Мало уцелело... Но главное, Юрка, остались о тех моряках добрая память и вечная слава, потому что сражались они и умирали — героями. Сколько лет прошло, а люди о них не забыли — песни поют, книги пишут... Вот так, брат...
Юрка вдруг остановился, с тревогой поглядывая вперёд. Они уже вышли из леса. До дуба было ещё далековато, но Юрка хорошо видел на нём человека: оседлав сук, тот глядел в бинокль куда-то в сторону леса.
— Ты чего?— спросил Шах.
— Вон... человек на дереве,— шёпотом ответил Юрка.— Слезает.
— Вижу. Не маши руками, пусть считает, что мы его не заметили.
— Для чего он туда полез?
— Я и сам хотел бы это знать.
— Он шпион, да?
— Ну прямо-таки сразу и шпион.
— Уходит! Видишь? В кусты...— Юрка вдруг почувствовал, как похолодело у него где-то внутри — это же опять человек со шрамом, которому он, Юрка, выболтал однажды военную тайну. Почему и зачем он здесь, что ему тут нужно?
— Юра, давай-ка поторопимся, а то и в самом деле опоздаем.
На почте был обеденный перерыв, и опять там находилась лишь Танечка. Появлению Шахназарова и Юрки она заметно обрадовалась.
— А вот и опять мы!— весело сказал Шах, доставая из сумки солдатские письма. Покосившись на Юрку, вынул из нагрудного кармана гимнастёрки ещё один конверт, уже изрядно потёртый на сгибах, тоже протянул Танечке: — Это лично в руки, от одного... хорошего человека...
Танечка смутилась, покраснела, Шах как ни в чём не бывало продолжал:
— Если будет ответ, завтра заберу. Юра, помоги Тане разобрать нашу почту, я пока в часть позвоню.
Шахназаров вошёл в переговорную кабину, плотно прикрыл за собою дверь, набрал номер. Ни Юрка, ни Танечка не слышали, что и кому он говорил. А говорил он вот что:
— Коммутатор, соедините с ноль первым. Товарищ подполковник, докладывает рядовой Шахназаров. По пути в школу заметили подозрительного человека. С дуба — ориентир восьмой — вёл наблюдение в нашу сторону. Да, да, с биноклем. Одет под охотника — куртка, кепи, высокие сапоги. Ушёл кустарником в сторону деревни Сосновка. Нет, мы вели себя осторожно.
Когда Шахназаров вышел из кабины, Танечка уже паковала в его сумку газеты и письма, Юрка сосал конфету, вторая была в руке.
— Костя, может, чайку?— спросила Танечка.— У меня и печенье...
— В другой раз обязательно попьём. Знаешь, Таня, как я люблю чаёвничать — будь здоров! Только сейчас некогда... Юра, ать-два!
Нет, сегодня Юрке было не до занятий, не выходила у него из головы встреча с человеком со шрамом. Со всеми подробностями вспомнилось, как тогда, на вокзале, выдал он ему военную тайну, проболтавшись о том, что отец его вовсе не лётчик, а ракетчик и что его перевели служить на огневую позицию в лесу.
Человек со шрамом, назвавшийся ещё в самолёте дядей Мишей, собирался лететь отдыхать куда-то на юг, но почему-то не улетел, а тайно поехал в одном поезде с ними и сошёл на том же самом полустанке, где папу встретил майор Зотов. Тогда Юрка убоялся, что дядя Миша всё-таки решил рассказать папе: мол, сын ваш болтун, разглашающий военную тайну. Нет, этого не случилось, он, Юрка, успокоился: мало ли какая причина заставила геолога до отлёта, как он говорил,— на воды, приехать в эти края. Может, у него тут самый лучший друг... Но оказывается, он до сих пор живёт где-то здесь, поблизости, лазает по высоким деревьям и оттуда разглядывает в бинокль папину огневую позицию. Он, конечно,— шпион…
Юрка не знал, что в это самое время и Шахназаров ломает голову над загадкой: что за человек был на дереве и с какой целью он туда забрался? Он был доволен, что сразу доложил о подозрительном незнакомце командиру дивизиона. Какое он примет решение, это уже его дело, возможно, доложит командиру полка.
Думая так, Шахназаров не ошибался. Подполковник Яскевич тотчас после его доклада связался с командиром части. Тот внимательно выслушал его, сказал:
— Наши товарищи уточняли, не видна ли с того дуба ваша огневая позиция. Солдату объявите благодарность. Обязательно.
— Понял вас, товарищ полковник.
Этого Юрка тоже не знал. Последний урок для него был самым тяжёлым. Скорее бы домой... Решиться и всё рассказать папе.
Софья Александровна вызвала Филю Колотовича. Тот, стоя у доски, крутил пуговицу на своём испачканном в мел пиджаке и нудно тянул:
Филя уплывает куда-то, и голоса его уже почему-то не слышно.
«Какой же я всё-таки нехороший человек...— сокрушённо думает Юрка.— Капитана Вострецова обманул, да ещё вот это... Если бы я сразу сознался папе, что выдал военную тайну и что мне приказано было держать язык за зубами, его, того шпиона, давно бы уже схватили. А теперь вот...»
— Так что же случилось в селе за рекою?— спросила учительница.
Юрке показалось: она обратилась к нему. Вскочил и выпалил на весь класс:
— Потух огонёк!
Ребята засмеялись. Учительница — тоже.
— Правильно, потух огонёк. Садись, Юра. Дальше, Колотович.
— Что окропилось росой?
безразлично протянул Филя и скучающе поглядел в окно.
Юрка тоже поглядел в окно. И увидел тот самый дуб, на котором сегодня они с Шахом заметили шпиона. «Ушёл,— подумал Юрка,— ушёл шпион, и во всём этом только я один виноват...»