Внезапно Ной Янович исчез под столом.
Серов недоуменно обернулся. Медперсонала рядом не было, больные, пользуясь отсутствием Хосяка и Калерии, а также полным равнодушием ко всему, кроме театра> , Глобурды, валялись на солярах, ходили кругами, дрались потихоньку, обливали друг друга какой-то дрянью, кидались шахматными фигурками.
Кудрявая голова Академа вынырнула из-под стола только минуты через три.
- Уф! Собака! Думал, собака во двор забежала. Собак я страх как боюсь! А вы зачем оглядываетесь? Если будете такой нервный, вы-таки мне все испортите.
Таблетки вы пьете, чи шо? Выплюньте, сплюньте сейчас же! Вы слышите? Вы меня слухайте, слухайте, я ученый, до говна припеченный! - Ной Янович захохотал, тихо сказал: "до послезавтра", выскочил из-под стола, побежал со двора вон, покрикивая, посвистывая, заливаясь:
- Марр! Марр! Марр, яфетический призрак, - явись!
Серову стало весело. "Убежал оттуда, убегу отсюда - просто колобок какой-то!
Бегство как средство от Калерии и Хосяка? Бегство как средство от прокуроров?
Бегство как способ жизни?" Выходило - забавно, но выходило что-то не то...
Во двор вышли, зевая, два санитара, за ними шла молодая женщина-врач Полина Всеволодовна.
А Серова взял за локоток и настырно поволок в глубину двора неугомонный Воротынцев.
- Что вам сказал Академ?
- Предлагает бежать, обещает принести одежду.
- Странно. То же самое настоятельно рекомендую вам сделать и я. Да, да! Бежать!
И немедленно. Иначе вас тут угробят, инсулином или чем-нибудь другим. Вы подозрительный, вы лишний.
- Я все-таки знаком с Калерией. Да и потом... Мне здесь вчера ночью впервые понравилось... Хотя я понимаю: добровольный приход в больницу ошибка... Но, может, бежать отсюда - такая же или еще большая ошибка? Вот пусть Каля приедет... Вот пусть ночь настанет... Тогда... Тогда, может, роль моя в этой жизни для меня самого прояснится...
- Не валяйте дурака! Нашли время интеллигентничать! Вы потенциальный юрод! А здесь вас предназначают совсем для другой роли. Вы, может, не в курсе, но Калерия с Хосяком давние любовники. Кроме того - они единомышленники. Она, извините, поигралась вами - и все, и баста! Потив Хосяка она ни за что и ни при каких обстоятельствах не пойдет. Что еще говорил Академ?
- Сказал: они боятся - я убегу. Потому и послали его предупредить: побег напрасен. Все, как на духу, рассказал. И тут же сам предложил бежать...
- Как на духу, говорите? Не нравится мне это. Ной Янович старичок милый, ученый, но, к сожалению, склонный к наушничеству и провокациям. Болезнь, что поделаешь.
Боюсь, подставляет он вас. Поможет вам бежать, вас поймают и как беглеца жестоко накажут... А из наказанных здесь веревки вьют... Да и наказывать умеют.
Впрочем... Есть вариант. Вы одежду-то у Академа возьмите... Он вам как бежать предлагал?
- Через баню... Во время помывки.
- Все правильно... Баня вечером. Ни одного поезда - даже если вы до вокзала доберетесь - вечером нет... Значит, подставка... Значит, надо думать, думать...
Я ведь страшно заинтересован в вашем побеге... Я ведь... А вот они! Мы сделаем так...
По направлению к Серову и Воротынцеву шла женщина-врач, следом за ней выступал санитар. Воротынцев, становясь на цыпочки, шептал что-то в ухо Серову, пригибая его к себе, размахивал левой свободной рукой...
- Дмитрий Евгеньевич? Калерия Львовна на конференции. Я пока ваш лечащий врач.
Насчет вас вот какое распоряжение. - Врач опустила глаза. - Инсулином вас решили подлечить. Закрепощенность все еще чувствуете? Ну, а как ваши мысли начет заговора? - Серов опустил голову вниз, помрачнел. - Ну, стало быть, сегодня и начнем. Проводите в палату.
Санитар тотчас взял Серова под руку, женщина-врач развернулась и пошла к раздаточному столику, за ней бежал маленький китаец Воротынцев и плаксиво, в пустоту вопрошал:
- А анализы? А кровь на сахар? Сорок шоков! Шутка ли? Я вас прошу сначала взять кровь у больного на сахар!..
*** Через два дня Серов, получив одежду от Академа, не дожидаясь вечерней бани, выскользнул во время мертвого часа через открытое окно инсулиновой палаты на крышу пристройки. Он сделал все так, как задумал Воротынцев: обрезал припрятанным ножичком ремни, пристегивавшие его к кровати, прихватил узелок с одеждой, воспользовавшись всегдашним почти часовым обеденным отсутствием инсулиновой медсестры, по крыше пристройки спустился в крохотный, образованный углами неплотно пригнанных друг к другу зданий и куском забора закуток. В темноватом этом закутке он переоделся и, с трудом отодрав слегка расшатанную и тоже указанную Воротынцевым доску от не имевшего соприкосновения с закрытым отделением и потому не охраняемого забора, - на автобусе поехал на вокзал. Он успел на поезд, уходивший на Москву в 13-40...
По дороге Серов время от времени вспоминал темный закуток, и ему чудилось: там, в закутке, в самом темном углу шевелится, вздувается, сонно вздрагивает, готовится проорать на всю больницу черный петух с седым оплечьем, с неестественным громадным, вощано-прозрачным клювом... "Юро, юро, юро... - клекотал ему вслед петух. - Юро, юро..." И вот теперь, выскочив из грязной, а когда-то салатной легковухи и сидя на земле, рядом с одной из подмосковных станций, Серов припоминал этот несшийся из закутка, еле сдерживаемый клекот сошедшего с ума петуха. Вспоминал петушиные утренние и вечерние крики, и ему казалось: это не он, Серов, вспоминает и вызывает в своем воображении петуха - петух, петух поселился у него в мозгу, над темечком, у виска...
Листы доктора Воротынцева Лист №30 Побег Серова удался. Пока возвратилась инсулиновая сестра, пока два часа искали Серова в больнице, пока думали-гадали сообщать Хосяку или ждать окончания поисков - листочки мои уехали... Пишу теперь просто для себя, для удовольствия.
Ну и еще, чтобы подразнить Хосяка, ежели он когда-нибудь до них доберется.
Читай, вор, читай!
Лист №31 Переполох! Побег вызвал переполох страшный. Хосяк и Калерия в тот же день вернулись с дачи. Целый вечер совещались с Глобурдой. При этом Глобурда гневался, что-то кричал. Хосяк смеялся. Калерия Глобурду о чем-то упрашивала.
"Телетеатр" на время прикрыли. Долго у себя, на втором, допрашивали Академа. Тот выскочил из кабинета в слезах, в панике кричал: "Нет! Нет! Не забирайте меня! Я все сделал как надо! Все!" Видно, Хосяк пригрозил положить Академа в больницу.
Про листки мои пока не знают. Когда вычислят, будет поздно... Чего это они так всполошились?
Лист №32 Вычислили. Вчера полдня искали листки. Сегодня Хосяк вызвал меня к себе.
Стращал, угрожал, думал - буду запираться. Но поезд уже в Москве, и листки отосланы по указанному адресу! Поэтому запираться я не стал... Сказал все. И о листках, и о лекарствах, и о театре, и об исчезающих и возвращающихся волонтерах. Хосяк потемнел, выслал меня вон...
Может, я переборщил? Не надо было так сразу... Но за одну минуту страха, разлившегося по длинному холеному лицу Хосяка, за одну тайную судорогу, продернувшую тело этого мерзавца я, пожалуй, отдал бы и жизнь! Но, кажется, и отдавать не придется. Есть кое-какие мыслишки, есть...
Лист №34 Этот лист уничтожу сразу же, как сделаю запись. Делаю ее только для систематизации мыслей.
Итак. Если разобраться, война сумасшедших и юродов у нас подготовляется. Из скорбного дома (и не только, видимо, из нашего) выпускают параноиков, шизофреников, психастеников для того, чтобы уничтожать нормальных, "чистых сердцем". Т.е. "идиотов" - в том смысле, который придавал этому слову Достоевский. Выпускают, чтобы сделать все наше время сумасшедшим! Внести в него бред "присвоения" и бред "высокого происхождения", бред "отрицания" и бред "преследования", бред "антагонистический", бред депрессивный, бред "ущербности"!