Слово πρόλογος – введеніе къ книгѣ показываетъ по словамъ Срезневскаго, что славяно-русскій прологъ обязанъ своимъ происхожденіемъ греческимъ источникамъ (свѣдѣнія и замѣтки ο неизвѣстныхъ и малоизвѣстныхъ памятникахъ I, 11 – 13. 1867 г.). Онъ переведенъ въ Болгаріи и перенесенъ оттуда въ Россію. Древнѣйшіе его списки относятся къ XII в., но несомнѣнно, говоритъ профессоръ Петровъ, что они существовали уже въ XIII вѣкѣ (о составѣ и происхожденіи славяно-русскаго печатнаго пролога; проф. Петровъ. Кіевъ. 1875 г. стр. 1). Прологи, кромѣ множества бесѣдъ и словъ отцевъ церкви и другихъ проповѣдниковъ, предлагаютъ самое разнообразное чтеніе въ назидательныхъ повѣствованіяхъ изъ Патериковъ, житій святыхъ, отъ Старчества и пр. Въ прологѣ помѣщены, между прочимъ, слѣдующія сказанія: подъ 2-мъ октября – слово о святомъ Андреи, како ему сотворися Христа ради юродство; подъ 3-мъ октября – слово о святомъ Андреи юродивомъ; подъ 4-мъ октября – о Андреи, како въ видѣніи глагола ему Христосъ о юродствѣ и о вѣчной жизни; подъ 5-мъ октября – слово отъ житія св. Андрея и Епифанія, подъ 8-мъ октября – о діаконѣ Рафаилѣ; подъ 13-мъ октября – о милостыни св. Андрея юродиваго; подъ 15-мъ октября – о святомъ Андреи, како видѣ богатаго умерша; подъ 16-мъ октября – о святомъ Андреи, како моляшеся Господеви за творящихъ ему пакости, и како видѣ рай; подъ 25-мъ октября – о нѣкоемъ блудницѣ умершемъ; подъ 4-мъ декабря – о черноризцѣ, его же изятъ блаженный Андрей отъ діавола; подъ 27-мъ апрѣля помѣщается „слово о Исакіи монасѣ, его же прельсти діаволъ, и паки укрѣпився и побѣди діавола, и милость Божію получи". Проф. Петровъ приписываетъ древнему русскому прологу значеніе энциклопедическаго сборника религіозныхъ свѣдѣній нашихъ предковъ (тамъ-же стр. 11).
Четьи-Минеи св. Димитрія, митрополита Ростовскаго. Онъ началъ писать сентябрьскую четверть четіихъ-миней въ іюнѣ 1684 года въ Кіево-печерской лаврѣ, а окончилъ свои занятія 9 февраля 1705 г., когда „помощію Божіею и Пречистыя Богоматери, и всѣхъ святыхъ молитвами мѣсяцъ августъ написася" (житіе св. Димитрія, митр. Ростовскаго. Москва. 1852 г. стр. 25). Вообще надо сказать, агіобіографическія произведенія были самымъ распространеннымъ родомъ нашей древней письменности и для нашихъ предковъ составляли не только любимѣйшее чтеніе, но, и можно сказать, – единственное чтеніе, такъ какъ при своемъ нравственно-назидательномъ характерѣ, они имѣли несомнѣнно практическое значеніе, будучи лучшимъ родомъ проповѣди (Я. Амфитеатровъ, чтенія о церковн. словесн. ч. I, стр. 268). Они замѣняли собою живую проповѣдь, которая на Руси преслѣдовалась (Истор. русск. ц. Филарета, архіеп. Черниговскаго, т. III стр. 139 – 142). Въ нихъ безпрепятственнѣе можно было указывать недостатки общества и подъ видомъ похвалы святому проводить такіе взгляды, которые не могли быть, по извѣстнымъ причинамъ, высказаны прямо, открыто; и когда русскіе архипастыри не могли отъ своего лица дѣлать прямого обличенія господствующему пороку, опасаясь преслѣдованій власти или окружавшей среды, тогда они обыкновенно пользовались житіями святыхъ, которыя читали въ церкви и списки ихъ распространяли въ народѣ. Личность проповѣдника-обличителя въ этомъ случаѣ сама собою терялась; обличенія такого рода не были слишкомъ рѣзки, но цѣль вполнѣ достигалась. Житія святыхъ, замѣняя собою недостатокъ русской проповѣди, понимаемой въ тѣсномъ смыслѣ и, служа въ тоже время нравственной пользѣ народа, были во всѣ времена наиболѣе понятнымъ и любимымъ чтеніемъ. Чтеніе житій было тогда единственною проповѣдію народу, когда онъ приходилъ въ церковь. Въ нихъ онъ находилъ и православную догматику и христіанскую этику и даже полемику православной церкви и въ живыхъ изображеніяхъ добродѣтелей онъ получалъ себѣ образцы дпя подражаній, – и писатели житій святыхъ не опускали ни одного случая, чтобы не вывести изъ него христіанскаго наставленія. Такъ, призывая почтить память преподобнаго, они убѣждали своихъ слушателей и читателей подражать ему въ своей жизни и долго останавливались на этихъ примѣрахъ изъ жизни святого, которые касались вопросовъ времени, чтобы похвалою добродѣтелей святого поразить недостатки современнаго общества и тѣмъ вызвать слушателей къ исправленію. Описаніе жизни строгаго подвижника всегда давало случай похвалить нестяжательность. Описаніе жизни князя или инока, вышедшаго изъ княжескаго боярскаго рода, давало составителю случай говорить о ничтожности внѣшней мірской славы предъ славою небесною, – объ обязанностяхъ великаго князя къ церкви и государству, обличать своеволіе бояръ, какъ напримѣръ, въ житіи св. Михаила Клопскаго и пр. (Прав. собесѣдн. 1859, II, III). Отсюда можно сдѣлать смѣлое предположеніе, что житія святыхъ служили прежде тѣмъ, что теперь у насъ извѣстно подъ именемъ „системы нравственнаго богословія", понимаемой въ самомъ широкомъ смыслѣ. Вѣдь и составители руководствъ по нравственному богословію, которое въ видѣ системы существуетъ у насъ только съ половины XVIII вѣка, естественно въ изложеніи нравственнаго ученія пользовались житіями святыхъ, писаніями подвижниковъ благочестія и т.п., хотя, правда. въ погонѣ за систематизированіемъ, упускали изъ виду самое главное – то, что нравственная жизнь христіанина есть какъ бы органическое цѣлое, развивающееся изъ одного усвоеннаго душѣ начала – духа Христова, благодати Божіей, дѣйствующей въ возрожденномъ человѣкѣ и что многія обязанности, на самомъ дѣлѣ не суть обязанности, а чувства, неизбѣжно появляющіяся въ душѣ при извѣстномъ ея состояніи, отчего и не получалось психологическаго элемента въ руководствахъ по нравственному богословію, и внутреннее изображеніе жизни облагодатствованнаго человѣка въ нихъ отсутствовало, т.е. какъ она зарождается, развивается и укрѣпляется при помощи богодарованныхъ средствъ, разнообразится, при единствѣ внутренняго основанія по разнымъ обстоятельствамъ и отношеніямъ, имѣетъ свои переходныя ступени отъ совершенства къ совершенству, такъ же какъ и уклоненія къ злу [1].
[1] Такимъ характеромъ отличаются опыты изпоженія нравственнаго ученія Ѳеофилакта, епископа Коломенскаго (огthоdоха огіеntаlіз Ессlеsіае dосігіnа dе сгеdеndіs еt аgеndis; первое изданіе 1748 г. въ Лейпцигѣ, второе – въ 1888" г. въ СПБ.), который, по замѣчанію архіепископа Филарета, не вездѣ оригиналенъ и часто слѣдуетъ Буддею и Шуберту (Обзоръ русск. дух. литер. 1720 – 1858 г., изд. I, стр. 106); митрополита Гавріила: „краткое христіанское нравоученіе". СПБ. 1769 г., Иннокентія, епископа Пензенскаго: „дѣятельное богословіе", прот. Іоакима Кочетова: „черты дѣятельнаго ученія вѣры" 1824 г., протоіерея П. Солярскаго: „записки по нравственному богословію" 1860 – 1862 г. и т. п. На основаніи указанныхъ системъ нравственнаго богословія невозможно ясно и точно составить себѣ понятіе о нравственномъ ходѣ духовнаго развитія человѣка въ виду объективности и схоластичной дробности изложенія. Въ этомъ отношеніи сочиненія преосвященнаго Ѳеофана затворника, оригинальнаго писателя, проникнутыя однимъ аскетическимъ духомъ, не оставляютъ желать ничего лучшаго, такъ какъ раскрываютъ строй духовной жизни возрожденнаго человѣка во всей его постепенности.