— Учителю только.
— Вторая находка, и все у вас, в Юрове. Пока эти патроны не стреляют, а ведь могут и выстрелить. Я сообщу куда надо, но вы тоже поглядывайте. Кому-то из ваших деревенских они понадобились.
Топников встал, прошелся по комнате и, вдруг остановившись, спросил:
— А о колхозах, коммунах, сказываете, заговорило Юрово?
— Заговорить-то заговорило, но все сходы кончаются одной руганью, — ответил Никола.
— Поподробнее…
— Подробнее пусть Кузька скажет. Его батьку по-всякому оклепали. Ослеп, дескать, так и хочет пожить за чужой счет. Все этот Афоня.
— И другие, — добавил Панко.
— То есть те, которые оперились, да? — спросил Топников и сам ответил: — Им, конечно, и без коммуны не холодно. А беднякам как жить? Да и у середняков не такая уж прочная опора. Случись в хозяйстве какая беда, скажем, падет лошадь — и съехал в бедняки! На что надеяться?
— Наши надеются на отхожие заработки, — сказал я.
— А что отходники так все и довольны своей судьбой? — подсел ко мне Топников. — Довольны, что одной ногой стоят в деревне, другой в городе? Конечно, есть среди них и разбогатевшие, даже дома свои завели в городах. Но зато каково тем, за счет кого они капитальцы сколотили! Вот ты сколько зим ходил с машиной, торчал за верстаком, а что заработал? И долго ли продержался на месте? Хозяин-то тебя — швырк, и все. Забыл?
— Дядь Максим, ничего я не забыл. Разве забудешь! Да я хоть сейчас в коммуну. Не выйдет здесь — в подгородчину махну, к буденовцу Степану Михееву. Он примет. Захотят другие, их тоже возьму.
— А мне неохота уходить с родных мест, — сказал Никола.
— И не надо! — мотнул головой Топников. — На своей земле надо жизнь устраивать.
Он оживился, заговорил энергично, переводя взгляд с одного на другого. Держаться надо, держаться, размагничиваться нам не с руки, повторял он. Не выходит с коммуной? Все возможно, что эта ступенька для начала высоковата. Не беда. Есть ТОЗы, то есть товарищества по совместной обработке земли, есть артели. Пусть выбирают мужики то, что им больше по душе. И пусть говорят, спорят. Разговоры только начинаются, рано ставить точку. Нигде новое не дается легко, на ура тут не возьмешь. Нельзя забывать и о вековых привычках мужика, ведь речь-то идет о коренном изменении хозяйствования. И главное — не уставать доказывать. Отступим — бедняки и середняки сами потом обидятся: что же, мол, вы, товарищи, махнули на нас рукой?
— Помню, — улыбнулся Топников, — после войны мы сорганизовали здесь, в селе, кооперативный сырзавод. Слышим — захихикали: голодранцы-то что выдумали, да их завод и неделю не простоит — растащат. Мы-то знали, откуда дул такой ветер — от здешнего, купчиха — он издавна держал свой завод, побольше нашего. Но выстоял-то наш! Потому что мужики поняли: выгоднее сдавать молоко на общественную сыроварню.
— Сыроварня и у нас есть, тоже кооперативная, — вставил Никола.
— И лавка, — добавили.
— Да, и лавка, — подтвердил Топников. — А тоже вначале запугивали: чем-де торговать-то будете, воздухом, что ли? Не многовато, верно, было тогда товаров, зато цены какие! Как побила она лабазниковскую лавку! Считайте: и сыроварни, и лавки кооперативные — это и есть первые ступеньки. Если мы прибавим к ним еще, то нетрудно будет подняться и на самый верх. Все ли понятно? — опять оглянул нас Топников.
Взгляд его остановился на Панке, который сидел наклонившись, покусывая губы.
— А ты что?
— О бате думаю. У него своя ступенька, церковная. Уцепился за нее — не столкнуть.
— А может, столкнете, если всей ячейкой возьметесь? — возразил Топников. — Пробовали? А вы еще. Ведь трудовик он, трудовик! Не может быть, чтобы он не понял, куда поворачивает жизнь. Я как-нибудь антирелигиозных брошюрок пришлю.
Разговор у нас затянулся. Вот-вот начнет смеркаться, но никто не торопился уходить. И, наверное, мы бы просидели до потемок, если бы в дверь не застучал возница, напомнив партийному секретарю об отъезде в какое-то село, где ему надо было делать доклад. Тогда Топников поднялся.
Но до того, как сесть в сани, он провел нас к себе на квартиру и попросил хозяйку напоить нас чаем с баранками.
Уже вечером мы отправились домой. Было темно, ветер перестругал дорогу, но шагалось легко: словно большой груз снял с наших плеч разговор с партийным секретарем. Панко опять всю дорогу пел свою любимую песню о молодой гвардии.