— Прочту вам ответ подгородных коммунаров.
— Наши, кажись, ни к каким коммунарам не обращались, — бросил было Охлопков.
— Кто не обращался, а кто и обратился, — ответил Фрол и взглянул на переднюю скамейку, на которой сидели мы — я, Никола и Нюрка.
При полнейшей тишине Фрол прочитал мое письмо, подписанное псевдонимом «Комсомолец», потом начал читать ответ, записанный корреспондентом газеты, выезжавшим в коммуну. Тут мужики зашевелились, послышались просьбы:
— Не части, Фрол, и погромче валяй, не пропустить бы чего…
В ответе писалось все, начиная с того, что увидел корреспондент по приезде в коммуну.
«Все в час моего приезда еще были заняты на работе. Седобородый Нефедыч хлопотал на мельнице, плотник Громов сооружал крышу над подвалом, Иван Бобылев, бывший батрак, замешкался на картофелетерочном заводе, сам председатель коммуны Степан Михеев на тракторе работал в поле…»
— Выходит, у них и трактор есть? — приподнялся кузнец.
— Как видишь, — ответил Горшков, не отрываясь от газеты.
«Женщины, — продолжал он читать, — освободились раньше. У них был банный день. После жаркой баньки одна за другой приходили в столовую коммуны, сильно разрумяненные. Садились за стол, ужинали, пили чай. Потом пришли мужчины. Посадили, — пооткровенничал корреспондент, — и меня за стол, принесли полную тарелку борща. За едой и начался наш разговор».
— Ну-ка, ну, о чем?
«Сначала, — читал Фрол, — говорили о видах на урожай озимой пшеницы, впервые здесь посеянной. По словам старого полевода Африкана Кузьмича, пшеничка должна удаться: не успел сойти с полей снег, как она зазеленела. Скотники и доярки толковали о своих заботах. Поголовье коров увеличилось вдвое, а сильных кормов маловато. Придется побольше посадить корнеплодов.
А у молодежи речь шла о новом спектакле в клубе, о свадьбах. Да, и о свадьбах. Одну недавно уже сыграли, по-новому, без попа. Председатель коммуны Михеев, бывший буденновский кавалерист, указал на рыженькую румяную толстушку и кучерявого парня, сидевших рядом: вот они, первые молодожены этого года».
Рыженькая? Я вспомнил: ну конечно же это та, что подшучивала над Ионой и заставляла свою подружку Лиду потанцевать со мной. Что ж, большого тебе счастья!
«…После ужина все прошли на второй этаж, в зрительный зал, и, пока драмкружковцы готовились к началу спектакля, вновь разгорелся разговор. Председатель говорил, что в соседних деревнях сорганизовались колхозы, поля которых рядом с коммунарскими. Опыта у колхозников, вчерашних единоличников, еще нет, поэтому они просят коммуну слиться с ними. Старик Никита возразил было, к своему-де обществу привыкли, но Михеев ответил, что ничего, привыкнем и к большому обществу, чем больше нас будет, тем сильнее станем».
Никита? Вспомнил я и его. Как же, конюх, который первое время наособицу кормил свою лошадь и долго не находил себе места после того, как чужак Семка загубил ее. Уж если и это не разлучило дядьку с коммуной, то можно понять, как прикипел к ней.
«…Долго я не мог сказать коммунарам о письме, — стал читать вторую часть ответа Демьян, которому Фрол передал газету. — Люди только что толковали о своих добрых делах, о планах на будущее, а тут вдруг спрашивают, верно ли, что коммуна развалилась. Ознакомил с письмом. Гляжу — все будто оцепенели. Чего-чего, а такого вопроса никто не ожидал. И вдруг весь зал зашумел:
— Знаем мы этого желтоглазого! Недавно здесь болтался.
— Живоглот! Сколько уж перебывало у него работников.
— Разъезжает по деревням, с богачами за ручку, а от бедняков нос воротит.
— Если придет, да нет выпивки или яичницы — и шить не станет.
— Верно, Милитина, кулацкий портной. И клеветник».
Услыхав имя Милитины-сиротины, я обрадовался: прижилась и она в коммуне, хорошо! А Демьян продолжал читать:
«— За такие слухи — судить Иону!
— Он думает, сплетня перешибет нашу дружбу. На-ко, выкуси!
Председатель пытался унять разгневанных коммунаров, но в ответ неслось:
— Да ведь обидно, мы работаем, а какой-то чужак с поклепом на нас. И других с толку сбивает.
— Отписать надо в Юрово, чтоб не слушали Иону, — предложил старый член коммуны Иван Ильич Ильин. — Мне семьдесят годов, — сказал он, — немало пожил на свете, всего повидал. И если бы плохо было в коммуне, как каркает Иона, кто бы меня задержал тут? Прищемить надо ядовитый язык у сплетника!