Предложение старика было принято дружно. И вот что я записал под диктовку коммунаров:
«Не верьте поклепу Ионы. Коммуна наша живет и здравствует. Что мы имели, когда вселялись под общую крышу? А можно сказать, ничего, большинство ведь батраков пришло. На первых порах помогло нам государство. Да немного коровенок и лошадей привели с собой середняки, а остальное все нажили здесь. Нынче восстановили мельницу, выстроили новый двор, амбар и прочее. Собрали урожай выше крестьянского. Завели трактор, молотилку, везде загорелись у нас лампочки Ильича. От лучины к электричеству! Об этом раньше мы и не мечтали. Но главное — здесь, в коллективе, мы почувствовали себя настоящими людьми, хозяевами своей судьбы.
Кончайте и вы с единоличным хозяйствованием. Не в коммуну, так в артель идите — все лучше будет жить, сбрасывайте с себя единоличную петлю! Приглашаем прислать к нам своих людей, чтобы убедиться в ложности распускаемых слухов, Не слушайте кулацких сплетен!»
— Все? — спросил Софрон.
— Добавленьице есть, но напечатано как-то не по-нашему. Корреспондент пишет: «Какой-то рябенький паренек выкрикнул: «О ревуар!»
Конечно же это Ким, он давал знать о себе. Значит, он там, жив-здоров и, как видно, не забывает учить уроки французского. Молодец! Я и сказал:
— Это так по-французски — «до свидания!».
— Гли-ко, и чужой язык там знают, — удивились бабы.
— Что говорить, расписано красиво, токо кому верить? — закрутил головой-коротышка Афоня. — Газетные писаки умеют пыль в глаза пущать. У них чего и нет, так есть.
— Экий ты, Фома-неверующий! — ощерился на него кузнец. — Съезди, погляди тогда сам.
— Есть когда мужику кататься…
— Ну так и не мути воду! — прикрикнул кузнец. — Печатным же словом сказано: коммуна жива. И, как я понимаю, пример как пример.
— Вот этого примера кое-кто и боится, — покачал головой отец.
— Дела, как сажа бела… — сказал Трофимыч. — Не зря, выходит, и газету от нас прятали.
— А кто прятал?
Я назвал Варвару.
— Тю-тю, знает кошка, чье мясо съела. Где она? Пускай отвечает.
Изба забушевала. Софрон долго стучал карандашом по столу, но остановить не мог. А когда накричались, все также скоро и затихли.
— Поораторствовали? — возгласил Софрон. — Что теперь будем постановлять?
Мужики полезли за кисетами, бабы принялись прихорашивать растрепавшиеся волосы. Скрипели двери: кто-то выходил из избы, а кто-то входил.
— Что же вы, мужики, примолкли? — с удивлением глядели на них Фрол и Демьян.
Поднялся старик Птахин. Неторопливо погладив кучерявую бороду, он обратился к председателю:
— Дозволь, голова, спросить этих гражданов: кто они, откудова взялись такие, не перепутали ли, случаем, адрес?
Не ожидая таких вопросов, Фрол сразу не нашелся, что ответить, лишь свел брови, а Демьян сделал шаг вперед, ближе к лампе, к свету, и, проведя рукой по ежику, справился:
— А теперь признаешь, Лука Николаич?
— Ты не шуткуй с нами! — огрызнулся Птахин.
— До шуток ли, когда не узнают. А должен бы: это же мы с братьями Петровыми в свое время дом вам строили. Значит, уж кто и перепутал адрес, то не мы…
По избе прокатился смех.
Софрон опять спросил, что же будем постановлять. Мы, комсомольцы, зашумели, что надо восстановить колхоз, так и в газету ответить.
— В газету-то в газету, — послышались голоса, — а кто писал в нее, какой такой «Комсомолец»?
Я хотел признаться, раскрыл было рот, но Нюрка дернула меня за рукав, опередила:
— Мы писали. Все мы!
— И ты?
Нюрка утвердительно мотнула головой, а бабы, кто с одобрением, кто с ехидцей, откликнулись:
— Храбрая девица. В матушку…
— Так что — принимается комсомольское предложение? — взывал Софрон к собранию. — Ребята дело говорят.
— Не торопи, председатель, дай еще покумекать.
— Где Степанида? Что она думает?
— В женотдел вызвали. Я за нее, — поднялась Нюрка, тряхнув золотыми кудряшками.
— А ты, милаха, посиди, не верти хвостом!
Голос от дверей. Кто-то мог еще гадать — чей, а мне этот шипучий голос вот как запомнился еще с того времени, когда переезжали через бурную реку, направлялись в суд — Никаноров. Ишь ты, сидел, молчал, а когда дошло до дела — зашипел.
— Вы, гостеньки, скажите, как у вас там с колхозом? Слышно, тоже повыходили…
Это уже обращались к Фролу и Демьяну. Отвечали оба. Выкладывали начистоту: было такое дело — половина вышла в их деревне из колхоза. Но костяк остался, а это главное.