— Не досчитываюсь восьмого, — опять донесся голос снизу.
И тут я увидел: от дверей, где стояла кучка поздно пришедших зрителей, отделилась долговязая фигура. Это был Силантий. Расталкивая людей, он подошел к помосту, взобрался на воротницу и, потоптавшись на вей подкованными сапогами, как бы проверяя прочность досок, насмешливо возгласил:
— Просьбица уважена, действуй!
Ответа не было, и у меня замерло сердце: не раздавили ли? Но вот воротница шевельнулась, стала медленно подниматься и так же неторопливо опускаться. Так продолжалось несколько раз. Доски скрипели, прогибались. Я стоял рядом и ждал лишь одного, как бы поскорее кончился этот ужас. Наверное, думал, человек весь уже в крови — стекло ведь не вата, — наклонившись, шепнул под доски, что не сгонять ли с воротницы.
— Давай еще двоих!
Подняв и эту ношу, борец потребовал еще. Но зал заревел:
— Хватит! Сгубите человека!..
Воротница опустела. Мужики подняли ее, и с пола, покрякивая, встал борец. Он повернулся кругом. К телу прилипло крошево стекла, но ни одного пореза. Обрадованные зрители исступленно забили в ладоши. Хлопал и я. А борец все раскланивался, благодарил за внимание. Потом подошел ко мне и, что-то суя мне в руку, сказал!
— Спасибо, друже! Авось где-нибудь опять встретимся. Расти сильным, здоровым!
Я, задрав голову, глядел на него. Хорошо сказать — расти сильным. А как? Спросил:
— Вы бычью кровь пили? Горячую?
— Для чего? — засмеялся он.
— Ну, чтоб таким стать, богатырем.
— Нет, не пил. — И, опустив на мое плечо левую руку, а правой тронув мой подбородок, проговорил: — Запомни, малый: богатырями делает человека не чужая кровь, а постоянное самосовершенствование, постоянная тренировка. Запомни — тренировка! — повторил он, но не назвал, какая именно, а я не догадался спросить.
Уже идя домой бок о бок с Капой-Ляпой, я посмотрел, что он сунул мне. Разжал кулак, и на ладони забелел квадратный значок: спортсмен атлетического сложения на турнике. И значок этот явился для меня как бы ключиком к загадке: вот с чего надо начинать, с турника! Все, теперь уж накоплю силы. А сильного и в плотники-строители возьмут. Строить, строить, строить! Никакого другого дела, только это!
А дома меня ждали вести, разрушившие все мои надежды. Только вошел в избу, как мать повела меня к окну, усадила на лавку, на которой сидел отец, и объявила, что наконец-то нашла мне ремесло как раз по моим силам.
— Мы уж и хозяина тебе подобрали. С Ионой пойдешь портничать!
Я выслушал это, как приговор. Поглядел на отца, тот молча крутил цигарку.
— Алексей знает? Писали ему? — прохрипел я (голос у меня сразу перехватило).
— Что тебе Алексей? Это — отрезанный ломоть. Не для хозяйства он, нет. В советчики не годится…
— Не в том дело, — вмешался наконец в разговор отец. — Поучить бы и тебя рад, да пока возможностев нет. Авось, потом. Так вот, м-да… Но ты того, не опускай крылья, сынок. — Он пододвинулся ко мне, закурил и, обволакиваясь зеленым дымом, как бы скрывая за ним свое волнение, доверительно заговорил: — Михайло, брательник, правду сказывал — ремесло, оно за плечами не висит. Правду говорил и про меня: до войны я тоже маленько портничал. Ведь Юрово — деревня швецов потомственных. Всю Костромщину обшивали. Захочешь, и ты будешь мастером. Конешно, лучше бы тебе к Луканову, но он никого не берет, хворый, один шьет. М-да… Ну, а завтра вечерком будь дома.
— Пап, ты сам и кроил?
Он вздохнул:
— Приходилось, как же. Но обо мне что теперь толковать — дело прошлое, невозвратное. А ты иди, иди, не перечь мамке. — Подумал, помолчал. — Мастеровой, Кузя, не последний человек. Юровцы, стало, подгородчину обшивают, а соседние мужики — дудоровские, куребринские, лоходомовские плотники, почитай, пол-Питера построили. Слышно, самим Великим Петром знаемы были. А тот понимал толк в людях, потому как сам был первым плотником…
— Вот и пошлите меня в плотники, — запросился я.
— До плотника, Кузя, надо еще дорасти. А мамке, видишь, некогда ждать…
И вот к нам пожаловал Иона. Ему было лет сорок. Роста небольшого, насупленный. И как все малорослые, ступал на носки, поднимая голову. Подстрижен и побрит был на городской манер: борода сбрита, оставался только крошечный клинышек на подбородке и коротенькая полоска бачков у рябоватых ушей. Он нацелил на меня желтые глаза и сказал:
— Смотрю, мясишка в тебе мало. А раньше, слыхал, под каким условием принимали учеников? Хозяину — мясо, батьке — кости. Но я не из таких. Ничего не возьму себе, а портным тебя сделаю… В благословенную сторонку отправимся, — пообещал он.