— По божьему велению, — вставила его супруга.
— Бог, дорогая, тут ни при чем, — возразил ей хозяин. — Бог — это выдумка, в которую я не верю. Вера в бога только мешала нашей матушке-России в ногу с Западом идти.
Шагнул к Ионе, прислушивавшемуся к его словам.
— Ты, я думаю, согласен со мной. Ты ведь в некотором роде тоже работодатель.
— Маленький, — пожал плечами Иона.
— Придет время — будешь большой. К тому идем! Частная инициатива — двигатель экономики. Верно я говорю, старик? — обратился он теперь к Швальному.
Дедок вдевал нитку в иголку. Нитка никак не попадала в ушко. Он и щурился, и подносил иголку ближе к глазам, все равно вдеть не мог. Покачав головой, сказал:
— Знавал я одного частника, с этой, как вы сказали, инцативой, да вот он ослеп… (Старик прозрачно намекал на себя).
— Я не совсем понял тебя, отец! Я спрашиваю, к чему мы идем?
Швальный наконец вдел нитку.
— Человек, известно, к счастью стремится. Но через что он придет, об том надо еще помараковать. Мой-то частник, говорю, провалился.
— Выживают сильные. Дарвин еще когда об этом сказал. Впрочем, о Дарвине ты мог и не слышать. Но объективный закон есть закон!
Швальный воткнул иголку в борт жилетки, приподнял голову и, вытерев красным платком слезящиеся глаза, навел их на хозяина.
— Шибко заумно ты говоришь, хозяин. По-твоему, выходит, все-все должно остаться по-старому. Ты вот про слабых толковал. Про частников спору нет. Пусть грызутся. А как к простому смертному подойти с-твоим законом? Кто послабее — опять подминать? Вон Кузяйка у нас всех слабже, первые шажки делает, значитца, его, того-этого, к ногтю? Ой, голова, что-то не то ты говоришь.
— Забавно, забавно, — зарокотал двухбородый. — Ну-ка, ну, что еще скажешь? Рад выслушать.
— Рад? — переспросил Швальный, как бы удостоверяясь, правду ли он говорит. — Ежели так, то скажу и вдобавок. Вы человек, того-этого, антиллигентный, ученый, до небес, извините, вознесли себя и всех, кто с капиталом, а самую малость в расчет не взяли. Не спорю, этот, как его, рабочедатель…
— Работодатель, — подсказал хозяин.
— Да, он, рабочедатель, в силе, А на ком он держится, об кого опирается? Что бы он мог без нашего брату, мастерового, без рабочего люду? Вот про то-этое я не слышал…
Хозяин взял в кулак бороду, помял ее и недобро посмотрел на старика.
— Тебя, дедко, видать, большевики в свою веру приняли и по-своему подковали…
— Подков, дорогой, я на себе не чую. Староват. А вот рубцы от лямки, которую с малых лет тяну, больно чую. Как раз они кое-что и говорят разумишку моему. Да жаль — поздновато, срок-то мой земной на ущербе.
— Мудрец, мудрец, браво! — как-то деланно, со скрытой усмешкой загремел хозяин. — Этак если еще послушать тебя, разлюбезный старче, то, чего доброго, придется конечности поднимать. Но нет уж, увольте меня от этого…
Он снова сунул руки в карманы, покачался на носках и повернулся к дверям. Там остановился, наказал:
— А супругу вы не нервируйте, шейте ей как надо.
Дверь хлопнула, в коридоре послышались громкие шаги.
Остаток вечера прошел у нас в строжайшем молчании. Молча укладывались и спать. Мы со Швальным опять легли в углу. Старик, повздыхав, скоро уснул. А я, закинув руки за голову и глядя в темноту, думал о том, что говорил двухбородый с Ионой и Швальным. От этих разговоров все перемешалось в моей голове. Кому верить? Двухбородый говорил о каком-то неведомом законе. А раз такой есть, то, значит, прав хозяин. Кто же может идти против закона, не подчиняться? Папу бы спросить, Алексея… А надо, надо дознаться, ведь этот закон всех слабых касается, к которым Швальный причислил и меня.
Я заворочался, солома подо мной в матрасе зашуршала, и Швальный пробудился, проворчал:
— Спи, не шебаршись.
Я притих. Но вскоре опять заметался. Слабые, слабые!.. А что говорил отец про слабых? Не глядя ни на что, они всех чужаков вытурнули с нашей земли. И американцев тоже, и англичан. У них, сказывал, и танки были, и аэропланы, а наши не все даже винтовки имели, но все равно верх взяли, чужеземцам-то пришлось пятки смазывать да драпать. Вот те — и сила. Так при чем тут закон? Не выдумал ли двухбородый? Себя небось защищает. Ишь, гидра какая. Ученым прикидывается, а у самого в городе магазин. Барышничает. Что ему дорогую одежду не справлять. И мы дураки: плюнуть бы, уйти, пусть бы он хвалился своим работодательством. Слово-то какое, язык сломаешь! Да, уйти бы, и все.
Но тут же я вспомнил, что кроме нас ходят по подгородчине другие портные, где-то неподалеку, слышно, и Луканов бродит. Значит, двухбородый в убытке не останется. Вот карусель. Разберись-ка тут. Может, и вправду все зависит от частника? Но у кого же узнать? Иону разве спросить?