— Позобай!
Я отвел его руку.
— Что, мама не велела? — хохотнул отрицатель. — Чудак! А между прочим, маменьку твою я видел. И батьку, — добавил он, выпуская из раскрасневшихся ноздрей струйки дыма.
— Видел? — подскочил я. — Говори же скорей, как там?
— А что? — медлил Тимка, посасывая цигарку. — Нормально! Мышку — поминай как звали. Лавку поджигали. Керосином облили стену. Но мужики отстояли.
— Ой, Тимка, как же это? — ужаснулся я. — И лавка… И теперь без Мышки…
— Зареви еще! Без лошади твоего батьку не оставят, комитет даст. Выслужится, погоди…
— Дурак, что мелешь?
— Что слышал, то и говорю, — теперь он выдохнул мне в лицо дым. — Люди знают.
— Люди! — передразнил я. — Кто это наврал?
— Дядька Силантий не будет врать!
— Нашел, кого слушать. Дубина!
— Но, но, не больно! — пригрозил Тимка. — Сиди, да знай край.
Силантий приходился Рыбкиным дальней родней и время от времени ссужал бедных родственников то мучкой, то крупкой, а весной давал и гнедых — попахать землю. Глуховатый Тимкин отец, дядька Осип, драл на собраниях горло, отстаивая своего благодетеля. И гнул спину на него немало.
Бывало, родственнички и схватывались, ругали друг друга на чем свет стоит. После этого разобиженный Осип забирался на чердак и лез в петлю, объявляя при этом, что идет на жертву из-за злодея Силашки. Раза два вынимали его из петли посиневшим, бездыханным, откачивали да оттирали. Перепуганный Силантий «замазывал» дело подачками. И почему-то всегда больше в таких случаях доставалось на долю Тимки. Уж не побаивался ли Силантий отрицателя?
Сейчас я обратил внимание на Тимкины валенки, новенькие, каких прошлую зиму у него не было. Не опять ли батька в петлю лез, не новая ли подачка? Не каталь же дал, раз сбежал от него. Подумав обо всем этом, сказал:
— Валяй, защищай своего богача. Не вижу, что ли, в чьих валенках форсишь!
— Позавидовал? — съехидничал Тимка и похвалился: — Сапоги что надо, в лавке у твоего батька-приказчика таких не купишь.
— А мне и не надо, прохожу в старых.
Я повернулся и пошел прочь, но Тимка догнал меня, дернул за рукав.
— Погоди, про мамушку что не спросишь?
— Чего еще? — обернулся к нему.
— Хворала она. Говорят, твой хороший батя довел ее до этого. Получку-то тю-тю, к Никанору переносил за самогон.
— Пил? — с упавшим сердцем спросил я.
— Про то тебе и сказываю. Погоди, пропьет он и лавку, — со злорадством пробубнил Тимка. — Доверили козлу капусту…
— Да запади ты… — заревел я. — Ведь врешь, врешь, ничего из лавки батя не возьмет. Ты ябеда, ты и на Кольку тогда… — припомнил я прошлое.
— Вот тебе за ябеду! — отвесил он мне затрещину.
Я ответил тем же. Тогда Тимка снял котомку и, схватив меня за грудки, повалил. Мы долго катались, барахтались в снегу, стараясь придавить под себя друг друга, но успех был переменный. И под конец Тимка запротестовал:
— Хватит, ладно! Мне идти надо.
Поднялись, отряхнулись. Тимка вновь закинул за плечи котомку, вытащил кисет и закурил.
— Дай и я!.. — попросил я у него кисет.
— Давно бы так, зобай!
Я неумело свернул цигарку, затянулся и тотчас же забился в кашле.
— Эх, слабачок! — осудил меня Тимка. — Не брался бы уж. — И неожиданно гнев сменил на милость. — Расстроился о батьке? Брось! Может, остепенится. А вообще — плюнь на все. Они, родители, думаешь, много жалеют нас? Жалели, так бы не посылали на чужбину. Мотайся вот тут.
Не мог и я не посочувствовать отрицателю. Конечно, не сладко ему, вон ведь за сколько верст одного послали. Наверное, уж все пятки сбил, только храбрится, я видно, что устал! Сказал:
— Знаешь что: пойдем к Ионе? Я только сбегаю за лекарем — и к нему. Пойдем, а?
Тимка замотал головой.
— Нет, наладил в город — в город и пойду! — решительно заявил он.
Я проводил его до перекрестка. Опять обнялись, попрощались и зашагали в разные стороны. Несколько минут спустя я поглядел на большак. Тимка был уже далеконько. Шел, опустив голову. Издалека он показался маленьким, одна-одинешенька чернела его фигурка на убегающей в неуютную даль дороге. «Ох, отрицатель-отрицатель, дойдешь ли?» Но вот его догнала повозка, въехавшая на большак с проселка. Тимка поднял обе руки и, видимо получив разрешение возницы, забрался в сани.
Я с облегчением помахал ему и заспешил в село.
Опоздал: лекаря на месте не оказалось, вызвали к какому-то больному. Жена лекаря, пожилая беленькая женщина, выслушав меня, дала каких-то облаток, но на скорый приезд мужа не велела рассчитывать.