— В коммуну? — удивился я. — А какая она?
— Ну, какая? Начали-то недавно. Что сразу, за малый уповод, увидишь? Но ты, того, — предупредил он меня, — Ионе ни гугу!
Я сказал, что буду молчать, но попросил Луканова больше не ходить, а то как бы Иона не рассердился и не прогнал его.
— Не прогонит. Слыхал: работы до черта? Это, брат, любого хозяйчика хоть с сатаной заставит уживаться…
«С сатаной»? Ну и дядя Федор! Молчал-молчал и, поди ты, как заговорил! Что дальше будет?
Я лег рядышком с ним. Когда он прокашлялся, я спросил, что все-таки гнало его в господский дом, и где этот дом, и что за голытьба там собиралась, он, хватаясь за грудь, захрипел:
— Спи-ко, много будешь знать, скоро состаришься.
— Да ну, скажи, дядя Федор, — заканючил я.
— Спи, говорю! Что я тебе скажу? Вот еще загляну, с главным, можно, встречусь, тогда… Не все сразу. Вот!
Домой
На масленицу мы отправились домой, в родное Юрово. Иона объявил об уходе за неделю. Поднажмем, сказал, — и к своим очагам! И всю неделю я был таким взбудораженным, что Луканов уж оговаривал меня. «Взвинтился, дергаешься, как недорезанный».
А как же иначе? Ведь столько времени были в такой дали, все одни, без своих, юровских! Что бы я ни делал в эту неделю, в глазах стояли деревня, отец, мать, «младенцы» и, конечно же, Капа-Ляпа. Все небось заждались меня, а Ляпа особенно.
Заботило: в каком виде предстать перед ней? В неушитой до сих пор шубенке и холщовых штанах? Нехорошо. Теперь я не какой-то неумеха, а швец. Пусть неполный, пока еще только ученик, а все-таки…
Иона будто угадал, что у меня на уме. В канун нашего путешествия выложил из своего саквояжа широкий лоскут сукна, быстрехонько снял с меня мерку, раскроил сукнецо и мотнул головой:
— Это тебе на брюки. Шей!
Откровенно говоря, о суконных брюках я даже не мечтал. До этого виделись мне штаны из «чертовой кожи». А тут такое! У меня и глаза на лоб. Но Иона заторопил:
— Не канителься.
К вечеру брюки были готовы. Заутюжив тонкие стрелки на брючинах, я бережно свернул дорогой подарок и положил в котомку. Решил, что до Юрова пойду в старых холщовых штанах, а там, как покажутся первые дома, натяну суконные и на виду у всей деревни пройду в них. Только бы Капа-Ляпа заметила!
Вечером же собрали свои котомки Луканов и Иона. У Ионы она раздулась. Непонятно, что только и набил в нее. Деньги он упрятал в потайник брюк, который тоже пораздулся.
— Боится, чтобы в дороге не ограбили, — шепнул мне Луканов.
Сам он заработанные деньги — немного отсчитал ему Иона — сунул вместе с кисетом в карман своей залощенной гимнастерки.
В путь отправились утром. Вьюжило. Иона, однако, заверил, что скоро погода наладится и до первого же постоялого двора дойдем легко, а там подрядимся на какую-нибудь попутную подводу. Но вопреки его надеждам, вьюга не затихала. Ветер все сильнее вихрил снег, стругал дорогу, небо замутилось, и чем дальше мы шли, тем больше оно темнело, опускаясь все ниже. И вдруг все закружилось, смешалось. Снег под ногами, снег сверху, снег кругом. Белое кипенье слепило глаза, сбивало с дороги, идти становилось труднее и труднее. А впереди — ни души, ни одного селения, где было бы можно обогреться.
Долго мы шли каким-то глухим лесом. Он трещал, шумел, как будто где-то за подступившими к дороге взвихренными елями мчался огромный поезд. Иона поглядывал по сторонам, на эти елки. Потом уже я узнал, что как раз этого леса он и опасался, где, по слухам, частенько налетали на пешеходов и возчиков грабители. Будто бы тут, в глуши, были у них землянки, в которых они и скрывались от милиции. А чтобы не оставлять за собой следов, свои налеты грабители делали как раз в бураны да метели.
Оглядываясь, Иона махал нам рукой: не растягивайтесь, торопитесь. Немного успокоился он, когда лес остался позади. Но вьюга сделала свое: мы сбились с дороги. После долгого плутания уже под вечер вышли к какому-то болоту с чернеющими полыньями. Через болото были проложены лавы.
— Да это, кажись, Сисанинская колода, — подал Иона догадку. — Куда зашли! Что же, давайте перебираться.
Держась за шаткие перила, пошли по лавам.
Пурга немного улеглась, снег падал мелкий, не бил в глаза, только уж очень торопливо сгущался сумрак. Мы тоже заспешили. Показались кусты, где, должно быть, и кончалось болото. Скорее, скорее! Неожиданно, перед нами обозначился прогал: ни перил, ни стояков. Над открытой полыньей чернела единственная обледенелая жердочка. Иона, шагавший впереди, остановился:
— Пройдем ли?
Луканов, поправив за плечами тощую котомку, отстранил Иону и ступил на жердь, она слегка прогнулась, но выдержала тяжесть. Перебравшись через полынью, он, не задерживаясь, пробежал к берегу, а оттуда вернулся с доской, которую положил рядом с жердочкой.