Как-то он встретил меня на улице и придержал за руку.
— Слушь-ко, а о плотничьей задумке ты не забыл? Авось способнее будет? Хошь, я с братанами Петровыми потолкую? — Он пощупал мои руки повыше локтя, похлопал по спине. — Жидковат, верно, но ежели теперя вдоволь попить крови… Завтрева пойду одну животину колоть, не зевай — забеги, хвати ковшичек. Для здоровья!
От одной мысли о крови меня затошнило, и дядя Миша растерянно заохал:
— Ох ты, господи, какой нежный народ пошел! Ладно, не говаривал я, успокойся.
Помолчав, потеребив бороду, он все же спросил меня, чего я хочу. Я не ответил.
— Ну, Кузька, не узнаю тебя, — развел он руками. — Выходит, впрямь испортил тебя желтоглазый. Тяжелый он человек. — Порылся в карманах. — Ах ты, закурить-то и нет. Пойду к батьке. А ты вот что, — он немного подумал и тряхнул своими лохмами, — иди-ка с девками гулять. Пора!..
Я пошел на Алексеев чердак. Давно ничего не читал. И так захотелось прикоснуться к книжке.
В июне наконец-то были брошены в землю последние горсти семян, посажены последние картофелины. Казалось, теперь-то уж будет полегче дышаться. Где там, мать не дала ни мне, ни братишкам, ни Карюшке и недели отдохнуть — снарядила на «навозницу». Вступало в свои права лето, после долгих непрерывных дождей заведрилось, над полями и лугами поплыло звенящее марево. Припекало. Хотелось бежать на реку, а не копаться во дворе с навозом. Но мать никого и на Шачу не отпускала. Вот уж, говорила, вывезем навоз, подпарим земельку под озимку, тогда уж…
Все знали, что и после навозницы у нее найдется дело для каждого. Поэтому мы все же тайком, по одному, бегали купаться. Спасибо отцу: он нас выручал — то одному, то другому кивал — беги, мол, без оглядки, а если спросит мать, скажи, что папа послал во делу. «Дело» должен был придумывать каждый, кому выпадало счастье нестись на Шачу, смывать с себя пот в ее чистейшей воде. Чаще других отпускал отец Митю, при этом пояснял:
— Моряку без воды нельзя.
Свободным от полевых дел был Коля-Оля. Он водился с маленькой Люсей. Чтобы не убегал, не оставлял сестренку одну, без надзора, мать запирала калитку.
— Пап, а если бы и нам в коммуну? — подкатывался я к нему.
— Какую коммуну?
— Такую, как в подгородчине, у дяди Степана, у буденовца. — Видя, что отец прислушивается ко мне, я спешил рассказать, что там видел своими глазами, что шили для коммунаров. — Вот бы, папа, а? — торопил его.
— Какой ты скорый, — усмехался отец я прикрикивал: — Давай поживее скреби навоз, коммуна, вон мать едет, а у нас и конь не валял…
Я не понимал его: слушал-слушал, а ни да, ни нет о коммуне не сказал. Ох уж эти взрослые, такие тугодумы! А вообще, я пытался и оправдывать отца, ему есть о чем и задуматься: недостача-то еще не до конца оплачена. Найденные деньги он отдал председателю все, до копейки. Председатель сколько-то давал ему за «великую честную услугу», но он не взял.
Как-то вечером он поднялся ко мне, в Алексеев уголок, куда я забирался чаще и чаще, потому что нашел там растрепанный томик Пушкина. Осторожно ступая, отец подошел к ящику, за которым я сидел, и протянул мне руку. В ней были деньги.
— Алексей прислал, только сейчас получил, — сказал он, светлея лицом. — Утром отнесу, останется за мной пустяк. Спасибо Алексею.
Присел рядом со мной, заглянул в книжку:
— Что читаешь?
— Пушкина. Про памятник, который он себе построил, то есть воздвигнул. Этот памятник выше Александрийского столба. А где такой столб, пап?
В книге было написано не столб, а столп, но я думал, что тут ошибка. Отец не поправил меня, но адрес назвал: это в Ленинграде, на тамошней главной площади, у дворца, в котором раньше жили цари.
— Понятно он пишет, красиво, — сказал я.
— Он и жил красиво, — пояснил отец. — Гордый был, царям не уступал. За то они и убили его. Гордый и честный!
Пододвинувшись ко мне, отец заглянул мне в глаза.
— Давно я хочу спросить тебя, сынок. Да, о той находке. Тогда ты молчал, все говорили, глядели на деньги, а ты не глядел и молчал.
— Нет, и я глядел, — уточнил я.
— Да? Но я не заметил. Ладно. Скажи, о чем же в таком разе ты думал?
— Это тебе надо знать?
— Надо, сынок.
— Я думал, как много в твоих руках денег, целое состояние. Думал, что ты мог бы не только уплатить долг, но и поехать на них хоть в Москву, хоть куда, к самому ученому доктору лечить глаза. Думал, мог бы ты купить себе новую тройку лучше той, проданной…
— Только об этом думал?
— Нет.
— О чем же еще, сынок?
— Я думал о том, кто эти деньги потерял. Если они казенные, то за потерю их виноватого посадили бы в тюрьму.