Игорь шел быстро, не поднимая головы, — вероятно, боялся встретиться со знакомыми.
— Кто он? — спросил я Капу.
— Сосед.
— Ухажер?
— Как тебе сказать? Заходит за мной, когда иду в училище. Домой тоже вместе.
— Какое училище?
— А ты не знаешь? Хотя что тебе до меня — ни словечка не написал, не поинтересовался… Ну, думаю, Паленый возгордился! А тут и он… Видел, какой покорный? И аккуратненький. Но учится так себе, все у меня списывает.
— Поэтому ты и командуешь им?
Капа засмеялась.
— А чего ж? Не разучилась… Да, училище. Это там, у Волги, торгово-кулинарное.
— Вон куда махнула!
— Посытнее! — опять рассмеялась она. — Вообще-то я не хотела туда, собиралась в техникум, но дорогой папочка ни в какую.
— И устроил в кулинарное?
— Не он, а отец Игоря, директор ресторана. Батя все на него, на этот ресторан точит, Блат!
— Довольна? — нахмурился я. Мне не нравилось, что так просто говорит она о «сытости» и этом блате. Та ли уж это Капа-Ляпа, которая могла днями голодать, но не идти ни к кому на поклон, с которой мы вместе рушили копны сена у Силантия.
— Сначала — хоть бежать, — ответила она, скользя на своих хромовых сапожках по ледку тротуара и глядя только на этот ледок. — Там все больше сынки да доченьки разных бывшеньких… И смотрели на меня, как на чужачку, на дикарку. Я и взъелась: ах, вот вы какие! Ну, нет, не побегу, не на ту напали. И давай! Чуть кто заденет — сдачу дам. Одной фифочке полкосы выдрала — землеройкой меня обозвала. Потащили было к директору, а я свое: не таковская терпеть от всяких… Ничего, обошлось. А чтобы не указывали пальцем на мои рваные валенки, отца за вороток: хочешь, чтобы дочка была кулинаром, одевай как следует. Подулся-подулся, но одел.
— Деньжонки, значит, есть, — заметил я, уже улыбаясь.
— Появились. Да я и право имею: с год, не меньше, с ним, батей ходила точить. И для ресторана точила. Заработала.
— А мне сказали, что вы в деревню уехали.
— Что ты! В Юрове мы уж и дом продали. Дорогой папочка считает себя стопроцентным горожанином.
— А ты?
— Я? — Капа подумала. — Мне жаль свое Юрово. Помнишь, как на сенокос ездили? — Она обернулась ко мне. — А как купались ночью? В русалочном омуте? Между прочим, мама до сих пор уверена, что русалки там есть. Она тоже скучает по деревне.
— Приезжайте летом, с мамой, — пригласил я.
— Летом — практика. И вообще теперь уж как? Папа полдома купил на Горной. Говорит: здесь наше Юрово! Да нет, — тряхнула она выбившейся из-под шляпки челкой, — я как-нибудь соберусь. Погоди, — спохватилась вдруг, — а ты сам-то надолго здесь?
— Думаю — да.
Теперь мне пришлось рассказывать о себе, о месте работы, о политичном хозяине Павле Павловиче. Она слушала меня и все косилась на мою изрядно выносившуюся, с угольными мазками куртку. Потом спросила:
— А сколько твой ПП платит?
— Посулил пятерку в неделю. Но пока ничего не дал — учеником считал.
— Дурак!
— Кто?
— Ты. Кто же еще? «Посулил», «не дал». А почему не требуешь?
— Мое не пропадет.
— Надейся! — Она опять глянула на мою неражую куртку и выпалила напрямик: — Ходишь не знаю в чем…
Меня будто муха укусила.
— Хочешь, чтобы поравняться с твоим Игорьком?
— Паленый!
— Ляпа!
Между нами сразу образовалось пространство, шли на расстоянии друг от друга. Но когда показалась кривенькая Горная улица, Капа снова приблизилась ко мне и даже замедлила шаг, но еще целый квартал шли не разговаривая. Первой не выдержала она.
— Вредный ты, Кузька.
— Это еще что? — обернулся к ней.
— А то. Все мне уступают, а ты никогда. Ты, наверно, и не скучал по мне. Ведь не скучал, верно?
— А ты?
— Нет, ты сначала скажи. Я первая спросила.
— У тебя Игорек есть, что тебе до меня…
— Паленый!
— Ляпа!
Опять между нами образовалось пространство и еще квартал шли молча. Шли так медленно, что уже потеряли из виду Игорька, он исчез где-то за поворотом улицы, на подъеме горы. А когда мы подошли к повороту, Капа кивнула на небольшой дом, стоявший за забором.
— А вот и мои палаты.
— До свидания! — протянул я руку.
— Неужто не зайдешь?
— Некогда. Надо Игорька догонять… — заспешил я.