— Если они хотели запугать нас, то добились скорее обратного, — заметил он.
Внезапно земля задрожала, и из-за поворота показались слоны — огромные животные с серой морщинистой кожей и устрашающими бивнями.
— Боюсь, это африканские, командир, — заметил Виктор. — Обрати внимание на большие уши и широкий круп — у индийских слонов уши меньше, а зад закруглён. Кроме того, они более послушны, чем их африканские собратья, которые весьма свирепы в атаке...
— Спасибо, Виктор, это как раз то, что я и хотел услышать. Что ж, мы можем только надеяться, что наши люди не впадут в панику и вспомнят то, чему мы их научили.
Опасаясь, что лошади взбесятся от запаха слонов, мужчины спешились и увели своих скакунов за линию обороны, в тыл.
Раздался пронзительный визг персидских труб, и слоны двинулись вперёд, постепенно набирая скорость. Они двигались всё быстрее, дико трубя; огромные уши развевались, словно паруса, — они катились на римлян огромным серым валом. На спине каждой твари прочными цепями были закреплены корзины, в которых стояли махауты-погонщики.
— Этот парень, Полибий... лучше бы он оказался прав! — мрачно пробормотал Родерик, а затем резко взмахнул рукой, давая сигнал Виктору. Викарий, у которого внезапно пересохло во рту, поднял свисток — над позициями римлян пронёсся резкий, пронзительный сигнал (они давно обнаружили, что в грохоте и рёве битвы свисток слышнее любой трубы или рожка).
Шагая среди солдат, сержанты выкрикивали приказы, и в тот момент, когда ничто, казалось, не в силах было спасти Нумерус Евфратенсис от неминуемой гибели в кровавом месиве, идущие тремя рядами римляне каким-то неуловимым, размытым движением перестроились — и шеренги превратились в три длинные колонны, разделённые широкими проходами. Каждая колонна ощетинилась длинными пиками.
Слоны, как и лошади, наделены инстинктом самосохранения. Не желая чувствовать жалящие укусы железа, они кинулись в эти проходы, стремясь вырваться на пустую равнину. В это время стрелки, размещённые наверху ущелья и в его расщелинах, заранее очищенных от смертельно опасного скользкого снега, расстреляли махаутов в их корзинах, и теперь слонов некому было развернуть обратно. Чтобы обезумевшие от страха твари не останавливались, солдаты из обоза гнали их дальше, оглушительно стуча в котлы, сковородки и железные крышки полевых кухонь. Возвращаясь, они на всякий случай засыпали землю металлическими ежами, или калтропами[5], — подчиняясь приказу викария (этот приказ он отдал втайне от своего командира).
Вновь взревели персидские трубы. Теперь вперёд шли катафракты[6] — сверкающая стена железа, полностью скрывающая тела всадников и лошадей. Громадные кони-тяжеловозы были, подобно людям, полностью покрыты кольчугой, грудь и голову каждого животного защищали литые стальные пластины. Всадники были также с ног до головы закованы в железо, и лишь прорези в глухих круглых шлемах придавали им пугающий и зловещий вид. Шаг сменился рысью, рысь — галопом, копья дружно опустились вперёд и вниз... Всё это должно было представлять ужасающее зрелище для римлян. Во второй раз за этот день казалось, что пограничникам не избежать гибели.
Вновь по сигналу Родерика Виктор дунул в свисток — и вновь сержанты заорали приказы; римляне быстро и слаженно выставили вперёд пики: под наклоном, уперев рукояти в землю.
Атака катафракт казалась неотразимой. Защищённые броней всадники и их кони были неуязвимы для копий, а громадный вес катафракты гарантировал то, что она способна проломить любую линию укреплений и смять пехоту, противостоящую ей. Тем не менее, применив тактику Александра Великого, которую он использовал в своих персидских кампаниях — построение фалангами, — римляне додумались до той хитрости, которая переломила ход битвы в их пользу.
Как волны разбиваются о скалы, так и катафракты налетели на стену из острых пик, чья длина втрое превышала обычное оружие пехоты. Римляне держались изо всех сил, крепко ухватив пики, — и всё же удар налетевших катафракт был ужасен, его почувствовал каждый из солдат. Однако, к их громадному облегчению и восторгу (смешанному с удивлением), римские ряды устояли. Поодиночке любая пика разлетелась бы в щепки, но вместе они рассеяли силу удара. Снова и снова бросались в прорыв катафракты — безрезультатно. Наконец трубы просигналили отступление — и катафракты ушли на фланги, давая место персидской пехоте.