Последствия диспута были скромными. Только один монофизит- ский епископ перешел на сторону халкедонитов. Зато Юстиниан попытался использовать тактический успех для того чтобы развернуть широкую пропаганду. У императора было мощное оружие — интеллект, умение ясно и красиво излагать свои мысли и… десятки тысяч адептов православия, которые готовы были донести эти мысли до народа. Базилевс хотел использовать благожелательную обстановку в империи, возникшую после диспута, чтобы переубедить возможно больше людей и укрепить Церковь. Началось идейное наступление на монофизитов.
3. ПРОПАГАНДА
По результатам диспута император выпустил два послания, в которых излагал свои взгляды на религиозную ситуацию в государстве. Первое из них было адресовано иерархам Церкви, второе — патриарху Константнопольскому Епифанию (520–535). Император одобрил осуждение православными Евтихия и Нестория и подчеркнул незыблемость решений первых четырех Вселенских соборов по этим вопросам. Особенно важен был для него четвертый, Халкедонский собор. Его орос не признавали ни монофизиты, ни несториане.
Кроме того, в своих посланиях Юстиниан обозначил теопасхистскую формулу скифских монахов, с которой те ездили в Рим: «Один из Святой Троицы пострадал плотию». Если севериане признавали все эти вещи, они возвращались в лоно ортодоксальной Церкви. Казалось, что в империи воцаряется религиозный мир и становится возможна хотя бы спокойная дискуссия на «небесную» тему. Юстиниан был полон оптимизма и полагал, что решит неразрешимую задачу.
Со своей стороны Феодора вступила в контакт с монофизитскими епископами, включая низложенного Севера. Было решено предоставить им несколько кафедр. Окраины империи были неоднородны в религиозном отношении. В Сирии монофизитов было несколько меньше, чем, например, в Египте, и правительство действовало там более грубо. Антиохийскими патриархами оставались халкедониты. В Египте огромное большинство населения исповедовало монофизитскую версию христианства, поэтому любая насильственная политика правительства была обречена на провал.
К несторианам отношение было гораздо жестче. Они занимали восток византийской Сирии и не казались столь опасными. Кроме того, их одинаково не признавали ни халкедониты, ни монофизиты. Ирония судьбы была в том, что пройдет несколько столетий, и в XII веке монофизиты договорятся с несторианами и образуют единую Церковь. А с халкедонитами — нет.
Когда освободилась Александрийская кафедра, базилисса Феодора позаботилась, чтобы ее занял лояльный монофизит. 10 февраля 535 года александрийским патриархом был избран Феодосий, друг Севера. В июне того же года умер константинопольский патриарх Епифаний. Вместо него на патриарший престол выбрали Анфима (535–536) — епископа Трапезунда. Избрание совершилось при горячем участии Феодоры в пользу Анфима. Императрица познакомилась с ним во время столичного диспута и была увлечена мягкостью и дипломатичностью епископа. Но поговаривали, что Анфим — тайный монофизит, хотя и участвовал в диспуте на стороне халкедонитов. Анфим находился в общении с Севером и с Феодосием Александрийским. Возможно, эти убежденные люди смогли воздействовать на Анфима, и тот окончательно разуверился в догматах Халкедона. Дошло до того, что Север прибыл в Константинополь, встретился с Анфимом и долго искал общую христологическую формулу.
Император Юстиниан смотрел на эти переговоры сквозь пальцы. Он надеялся, что вода камень точит, и постепенно удастся переманить Севера. Одновременно шли поиски универсальной формулы, которая позволила бы договориться с монофизитами и обеспечить принятие ими решений Халкедонского собора.
На короткое время в Византии возникла интересная ситуация. Там восторжествовала веротерпимость — во всяком случае, на уровне ряда христианских сект. И это опять не вписывается в легенду об авторитарном диктаторе Юстиниане. Перед нами — тонкий политик, который пытается продлить жизнь своей империи всеми возможными способами.
В том числе — через поиск религиозной идеи, которая объединила бы его подданных.