Своим влиянием эти люди отчасти были обязаны более умным и расчетливым родственникам, которые, сохранив свое состояние и положение в обществе, возглавляли городское самоуправление или были предпринимателями. Хотя они и не желали знаться со своими опустившимися родственниками, но тем не менее во многих важных случаях под нажимом женской половины дома вынуждены были за них вступаться, потому что жена одного приходилась сестрой какому-нибудь из этих бездельников, другой был женат на сестре его приятеля, а родственным связям, они, особенно женщины, придавали огромное значение.
Драка с одним из таких бейских сынков, который к тому же еще не успел промотать свое состояние, не сулила Юсуфу ничего хорошего. Но пока у них не было повода устроить Юсуфу какую-нибудь пакость. То обстоятельство, что Юсуф, как здесь многие думали, был сыном каймакама, вынуждало их действовать более осторожно и выжидать удобного случая.
Если бы Юсуф присмотрелся внимательнее к тому, что творится вокруг, он заметил бы, что после этого случая многие приятели переменились к нему. Васфи теперь неохотно ходил с ним гулять. Холодно разговаривал с ним и Кязым, когда Юсуф заходил в лавку. Все боялись Шакира и его дружков. Но Юсуф не придавал случившемуся никакого значения и ничего не замечал.
Лето прошло спокойно. И только зимой произошли события, которые наконец навели Юсу фа на мысли, что кто-то неотступно преследует его. Сам Юсуф и тут ничего не заметил бы, но Али, который, несмотря на угрозы и подкупы, не оставил его, открыл Юсуфу глаза и растолковал вещи, о которых тот и понятия не имел.
Самым важным из этих событий была история с поденщицей, работавшей на оливковой плантации.
В один из холодных зимних дней Юсуф, как обычно, придя на плантацию, увидел среди работающих незнакомую женщину с девочкой лет двенадцати. Подозвав десятника, Безбородого Ибрахима, Юсуф спросил, кто это.
- Поденщицы, хозяин, - объяснил Ибрахим. - Работали у Шакира-бея. Сказывают, побили их там. Теперь к тебе просятся. Говорят, будут работать за харчи, только бы не трогали!
Юсуф подозвал женщину.
- Ты почему, тетушка, бросила прежнюю работу и пришла сюда?
- Побили меня, хозяин.
- Ни за что ни про что людей не бьют.
- А вот побили…
Юсуф недоуменно пожал плечами.
- Допустим, но я-то чем могу тебе помочь? Мне работников больше не нужно.
- Смилуйся, хозяин, рабой твоей буду, не прогоняй. Мы с доченькой одни на свете.
Юсуф взглянул на девочку, которая стояла рядом с матерью, и, неизвестно отчего, ему вдруг стало не по себе. Он долго не мог отвести от нее глаз. У этой тоненькой, худой, но не по годам рослой девочки было зеленовато-бледное, страшное лицо, какое бывает у людей, истощенных голодом и тяжелой болезнью. Ее огромные черные глаза смотрели из-под черных насупленных бровей, и это был взгляд много пережившего на своем веку человека. О нелегкой жизни говорили и горькие складки вокруг тонких бесцветных губ. Ее угрюмое лицо, глаза, полные ненависти, тяготили и мучили Юсуфа, словно обвиняли его в каком-то преступлении. Не отрывая взгляда от девочки, Юсуф спросил:
- Вы здешние?
- Нет, мы из Чине.
- Из Чине? Из-под Айдына?
- Оттуда.
- Что же вас сюда занесло?
И женщина рассказала, что, выйдя замуж за жандарма, она вместе с ним приехала сюда, потом он оставил их и сбежал с какой-то шлюхой, а теперь бросил и ее, живет где-то около Маньяса, занимается контрабандой табака, им совершенно не помогает.
Когда Юсуф узнал, что они из Чине, ему показалось, что он встретил родственников или побывал на родине.
- Ладно, работайте. Что-нибудь придумаем! Женщина работала много, а девочка то сидела где-нибудь под деревом, то вертелась около матери, то глядела на мужчин, которые сбивали с ветвей маслины, и за все это время ни с кем словом не перемолвилась. Вечером, когда, взяв свои узелки, они собрались уходить, Юсуф подбодрил их:
- Не горюйте, все образуется!
Женщина, припав к его рукам, принялась на все лады благословлять и благодарить его, а девочка стояла молча и смотрела на него равнодушными, холодными глазами.
На следующий день мать пришла одна, сказав, что девочка заболела.
- Есть у вас кто-нибудь дома? - забеспокоился Юсуф. - Кто смотрит за больной?
- Никого нет. Лежит одна, бедняжка!
Юсуф резко повернулся и пошел прочь, но до самого вечера у него из головы не выходила больная девочка. Он представлял себе ее лежащей на жесткой подстилке на земляном полу, неподвижно устремив взгляд своих черных глаз в потолок.
Вечером, еще до конца работы, Юсуф подозвал женщину и они вместе отправились в город. Моросил дождь, в колеях на дороге стояла вода. Миновав Нижний рынок, они подошли к Байрамйери. Юеуф зашел в лавку Али, попросил отвесить немного масла и риса и велел женщине взять покупки. И они молча зашагали дальше по улице. Она жила в квартале в Деирменоню по дороге в Ибрахимдже-кёй. Миновав огороженный забором большой сад, они остановились перед хибаркой из необожженного кирпича, прилепившейся к самому склону холма. Над крышей хибарки свисали ветки дикого инжира, росшего на крутом скалистом склоне.
Они пришли еще засветло, но в хибарке было темно. Пока женщина, взяв светильник с какого-то возвышения, напоминавшего очаг, пыталась его зажечь, глаза Юсуфа привыкли к темноте, и он увидел девочку. Она лежала, отвернувшись к стене, и натягивала на себя одеяло. Еще перед дверью Юсуф услышал шум. И теперь, при виде девочки, которая встревоженно ерзала на своей жесткой постели, ему почему-то пришло в голову, что она легла только перед их приходом.
- Кюбра, смотри, - сказала женщина, - пришел хозяин Юсуф!
Девочка повернула голову. Взглянула на Юсуфа. Потом медленно приподнялась и села, закутавшись в одеяло. Ее черные волосы рассыпались по плечам, она откинула их за спину, и он заметил, что ее обнаженные до плеч руки были все в пупырышках от холода.
Юсуф, усевшись в углу, разглядывал ее. И девочка тоже не сводила глаз с Юсуфа. Юсуф смутился и стал озираться по сторонам. В хибарке была лишь одна эта комната с земляным полом. Постель Кюбры, рядом с нею небольшой сундук и старый вытертый коврик - вот и все убранство.
Мать Кюбры возилась у очага, готовя-еду. Приподнимая крышку сундука, она доставала оттуда то глиняную миску, то щепотку соли. С прокопченных балок потолка, засыпанного сверху землей, свисало несколько початков кукурузы. Над постелью Кюбры виднелась узкая щель, заменяющая окно, в которую был вставлен осколок стекла. Чтобы укрыть внутренность дома от любопытных взоров, стеклышко замазали тонким слоем извести.
Юсуф снова взглянул на девочку и увидел, что та по-прежнему смотрит на него.
- Ты очень больна? - спросил он.
- Нет!
- Это хорошо!
Снова наступило молчание. Было слышно, как возится у очага женщина да глухо стучит дождь по
земляной крыше. Снаружи послышались легкие шаги. Кто-то, обойдя вокруг дома, остановился, и вдруг за побеленным стеклом смутно обрисовалась чья-то тень. Мать и дочь переглянулись. Юсуф вскочил и подбежал к двери. Но женщина схватила его за рукав.
- Не надо, сынок. Это здешние парни, они всегда к нам заглядывают. Садись, не беспокойся.
Юсуф вернулся на место. Обхватив колени руками и подтянув их к подбородку, он, сощурившись, смотрел то на мать, то на дочь.
Прошло довольно много времени, прежде чем суп наконец сварился. Мать налила его в оцинкованную миску, вынула из сундука деревянную ложку и протянула дочери. Девочка, выпростав из-под одеяла голые руки, взяла миску и проглотила несколько ложек супа. Потом вдруг швырнула миску на пол. Женщина испуганно подбежала к ней. Девочка изо всех сил оттолкнула мать, упала лицом на постель и зарыдала. Все тело ее содрогалось под грязной белой рубашкой.