У брата — любовница Мария Головина, которую он зовет Муня. Отчаянная, плюющая на условности. Он стал завсегдатаем их потайной квартирки с самоваром, водкой и закуской на столе, в которую набивались по вечерам приятели Николая: студенты университета, артисты, веселые девицы. Дурачились, рассказывали анекдоты, пели под гитару. Напившись однажды, решили продолжить гульбу у цыган. Собираясь, он высказал опасение, что в гимназическом мундире, в котором обязан был ходить, ни в одно веселое заведение, не говоря о цыганах, его не пустят.
— А мы вас девушкой нарядим! — вскричала Муня. — Вы страсть как миловидны!
Сказано — сделано. Нарядили с хохотом из Муниного гардероба, накрасили — родная мать не узнает!
Ехали достаточно долго несколькими экипажами до Новой Деревни, где жили особняком цыгане, пили по дороге из горлышек «Клико». Ввалились гурьбой в ярко освещенный зал с диванами вдоль стен, креслами, столиками в несколько рядов.
Первый в его жизни вечер у цыган! Впечатлений — через край, невозможно описать!
В помещение входили, смеясь, диковато-красивые женщины в широких юбках в оборку и с шалями на плечах, следом с гитарным перезвоном молодцы в кафтанах и красных сапожках. Тонколицый кудрявый парень запел — бедово, с надрывом, «Из-за-а ду-уб-аа, из-под вя-аа-за-а», песню мощно подхватил хор, пошла пляска с выкриками, ударами в ладоши, щелканьем каблуков. Звон гитар и цимбал, кружение цыганских чаровниц со смуглыми грудями в вырезах платьев, песня за песней — распевным, слаженным многоголосием: «Застольная», «Ах вы, сени мои, сени». «Не бушуйте вы, ветры буйные!», страстная, на грани отчаяния «Рубашонка худо рваная» о незадавшейся жизни, с нотами невыразимой вселенской скорби, после которой — пропади все пропадом! — только в омут головой!
К столику подошла с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским, молодая цыганка, поклонилась. Они с Николенькой бросают на стол кредитки, берут по бокалу, чокаются, пьют. Он смотрит с нежностью на брата, по нарумяненным его щекам текут слезы, он их не стыдится — наполнен до краев чарующей сладкой грустью, желанием любить, быть любимым…
С памятного вечера у цыган началась его взрослая двойная жизнь. Днем — прилежный гимназист, ночью — наряженная Муней, готовая к приключениям смелая дама.
На летние каникулы они с Николаем поехали в Париж, остановились в «Отель дю Рэн» на Вандомской площади, в комнатах первого этажа, что при образе их жизни было чрезвычайно удобно — в любое время суток, чтобы попасть к себе, не надо пересекать вестибюль: шагай смело через окно!
Катались на паровом катере по Сене, гуляли по бульварам, ездили в Версаль. Вечерами — театры, варьете, кафешантаны с танцорками и певичками. Что ни день, приходило письмо от матушки: переживала, как любила она выражаться, что они «легкомысленничают», не следят за здоровьем, ленятся писать.
— Ну, что нового? — осведомлялся Николай застав его за чтением очередного послания. — Промывка мозгов?
— Послушай, если интересно.
— Слушаю, — смотрелся тот в зеркало.
— «Милый Феликс, — принимался он читать, — наконец-то я получила от вас известие, а то прямо тоска разбирала без строки от наших беглецов. Ты прежде писал ежедневно, а теперь совсем перестал! Меня очень волнует твой необходимый отъезд в Петербург. Надеюсь, что я скоро от тебя получу телеграмму с твоим решением, так как вопрос слишком серьезный, чтобы к нему относиться зря. Если ты нашел свидетельство о болезни и можешь дотянуть до конца октября, то брось Париж и французские замки и приезжай прямо в Петербург, устрой свои дела и приезжай сюда, где так дивно хорошо! Очень жаль, если Николай от тебя отстанет, так как Папа рассчитывает на его приезд сюда и постоянно об этом говорит»…
— О господи! — зевает брат.
… — «во всяком случае, — продолжает он чтение, — пусть Николай напишет Папа письмо, и милое письмо, как умеет быть милым, когда он этого хочет. Надеюсь, что вы живете в мире и согласии»…
— Не мутузите друг друга…
… — «и все маленькие недоразумения, — читает он, — забыты. Согласие между вами — большое для меня утешение, подумайте оба об этом и старайтесь его не нарушать. Мы приехали сюда на автомобиле из Бахчисарая и ехали почти столько же, как на лошадях, так как приходилось двигаться вперед очень осторожно благодаря крутым поворотам, спускам и подъемам. Мы должны были ехать через Эриклик, что гораздо ближе, но Папа прозевал дорогу и мы очутились в Ялте — это прибавило нам 12 лишних верст. Обиднее всего, что милые ай-тодорские соседи выехали нас встречать на Эриклик и прождали там два часа понапрасну!.. Вчера мы у них обедали с дядей Петей и Безаком, который приехал на несколько дней. Сегодня утром явились Квитки, радостно настроены приездом в Кореиз. Папа у моря, а я осталась дома тебе написать, моему Фелюньке, и хоть мысленно крепко его поцеловать. Без вас обоих Кореиз уныл, и мне нигде не хорошо. Крепко целую. Христос с вами. Мама».