— Так скверно готовят? — я прищурился.
— У нас один мусорный бак на оба заведения. И у соседей почти нет отходов.
— Быть может, все продают, — высказал я свое предположение.
— Не бывает такого. Скорее всего, они уху кипятят по много раз, да из жареной рыбы котлеты делают. Знавали мы таких конкурентов. Помяните мое слово, Ваша светлость, не пройдет и месяца, как случится с их гостями что-то дурное.
Афоня провел меня к одному из столов у окна, за пышным растением с раскидистыми листьями в горшке, и отодвинул стул.
— Прошу.
— Спасибо, — поблагодарил я. А через секунду рядом появился улыбающийся официант, который положил на столешницу меню.
Все же место здесь и впрямь было отменное. Опрятное, светлое, с расторопными официантами и хорошим поваром. Тарелки всегда были чистыми, порции большими, а продукты свежайшими. Пусть цена была несколько высоковата по сравнению с соседними заведениями, но я понимал, что так близко к центру иного быть не может.
Мой выбор пал на корюшку с отменным лимонным соусом и свежим огурцом. К блюду подали ржаные хлебцы, поджаренные на ароматном масле. Ел я с большим удовольствием и закончил трапезу горячим чаем со смородиновыми ягодами.
— Вы знаете об этом жутком убийстве? — послышался голос за кадкой с цветком.
Я невольно прислушался к разговору незнакомцев, которые не особо пытались скрыть свой диалог.
— Вроде как девушку выкинули из окна.
— А я читал, что это была довольно старая экономка учителя музыки, — возразил второй голос, явно мужской.
— Какая разница, сколько ей было лет, если ее убили? — капризно протянула девушка.
— Ты права, конечно. Я просто уточнил…
— И раз женщина была старше, то убийство перестает быть важным? — повысила голос невидимая мне собеседница.
Пара гостей за соседними столиками покосилась на громкую девицу, и та заговорила тише. Я же допил чай и сделал знак рукой официанту, давая понять, что готов оплатить счет. Оставив чаевые, направился на выход, бросив взгляд на даму, которая рассуждала об убийстве. Это оказалась совсем молоденькая девица с яркими губами на бледном лице. Она сидела нахмурившись, не замечая, как перед ней тает шарик мороженого, который заказал для нее спутник.
Какое-то время я просто шел по улице, наслаждаясь приятной прохладой, которой тянуло от реки. Погодники обещали сегодня дождь и порывистый ветер, которого не наблюдалось. Затем купил газету в переулке, отдав мальчишке монету и отказавшись от сдачи. Тот довольно ощерился, явив сколотый зуб, и рванул прочь, словно беспокоился, что я попрошу с него медяк.
Машину, которую я вызвал, подали буквально через минуту. И с удовольствием погрузился в чтение газеты, выяснив все подробности убийства экономки, возраст которой, к слову, нигде не был указан.
Открыв входную дверь, я произнес:
— Я дома.
Ответом мне был звук работающего на всю громкость телевизора со стороны гостиной. И я вздохнул. Прошел в большую комнату, остановился на пороге, и взору моему открылась чудесная картина. Дядька сидел у телевизора, с интересом наблюдая за каким-то очередным ток-шоу.
— Прямо сериал «Завороженные». Вот не зря все-таки телевизор зомбоящиком называют.
— Да тихо ты, — не оборачиваясь, шикнул Петр.
— Даже не буду спрашивать, как прошел день, — произнёс я. — И так все ясно.
— Много тебе понятно, — начал было Юсупов.
Я сел в кресло, достал бумажку и принялся задумчиво вертеть ее в руках:
— Депрессия твоя мне непонятна, — произнес я наконец. — Вернее причины-то ясны, а вот как их устранить… Совсем поглотит тебя этот ящик проклятый.
В этот момент передача завершилась, и на небольшую сцену вышел странный детина с круглым лицом. Он был облачен в желтый камзол, расшитый множеством бусин. Для завершения безвкусного образа мужчина нацепил золотые остроносые ботинки. Парень, широко открывая рот, запел песню о старинной балалайке и чьих-то рыданиях. Дядька поморщился, глухо выругался, взял со стола пульт и сделал звук тише. Затем обернулся ко мне.
— Ты меня лечить, что ли, вздумал? — нахмурился он. — Считаешь меня убогим?
— Нет. Не считаю, — я мотнул головой. — Просто я вижу, что у тебя есть проблема…
— Ты о себе беспокойся, Василий. И за собой следи. А на меня пялиться незачем. Я не картина на стене, чтобы ты на меня смотрел, — дядька хотел продолжить отчитывать меня, но заметил в моей руке бумагу, которую мне выдали на улице. — Что это?
— Листовка.
— Сколько бумаги зря расходуется, — заворчал Петр, поднимаясь на ноги и тяжело опираясь на трость.