— Мало ли, что люди мелят, — отмахнулся я. — А бунта не будет, не переживай. Сенат просто так власть не отдаст.
— А вот не скажи, — тут же живо возразил дядька, обрадовавшись моему вниманию. — Держава у нас богатая, устроят какие-нибудь аристократы, из новых выскочек, переворот и продадут Империю.
— Кто ж ее купит?
— Желающие найдутся, — упрямо настаивал старик.
Я прошел на кухню и открыл холодильник.
— Любавушка оставила тебе в духовке ужин, — дядя доковылял до проема и двери, чтобы наблюдать за мной.
— Понятно, — отозвался я.
— Балует она тебя, — заворчал Петр, нарочно не упоминая, что мы оба столуемся одинаково. — Ты молодой и вполне можешь обойтись бутербродами. Я в твое время ел солонину и сухой хлеб. И не жаловался на здоровье.
— В твоем полку, насколько я знаю, работал повар и готовил еду, от которой не бывает несварения желудка, — резонно возразил я, извлекая из теплой духовки противень. — Ты сам ужинал?
— Много ты знаешь, — вяло отозвался дядя, очевидно не страдающий от голода.
Я наложил в тарелку кусочки томленого картофеля с помидорами и луком, зажаристую утиную грудку и полил ее соусом. На край блюда положил пару ломтей домашнего хлеба с семечками и фенхелем. Повесил на сгиб локтя льняную салфетку. Вместе с этой нехитрой снедью я и направился к себе.
— Разорвут страну на части и все. Поминай как звали, — продолжал бурчать дядька, возвращаясь в гостиную.
— Ага, как же, — недоверчиво хмыкнул я. — У нас своих промышленников полно. Так они и дадут раздербанить.
— Мал ты еще и глуп! — вспылил Петр. — А все потому, что не следишь за событиями, не знаешь, что в мире делается.
— Так работа мешает, — саркастически ответил я. — Вот брошу дежурства в лекарне, и сразу начну день и ночь интересоваться.
— Очень смешно, — фыркнул старший Юсупов. — Так и вырастешь неучем.
— Император думает за нас, — произнёс я и сложил пальцами защитный знак. — Император нас защитит.
Это стало последней каплей в споре, и дядька вскочил с кресла, позабыв про больную ногу:
— Да как ты смеешь потешаться над святым…
Остаток речи я не дослушал, быстро направившись на второй этаж и оставив родственника в гостиной. Я точно знал, что через несколько секунд он тяжело опустится в кресло и примется растирать колено. Это на какое-то время займет его прежде, чем Петр вновь уставится в телевизор, позабыв о бесполезном споре.
Комната у меня была просторной, с высоким потолком и большой люстрой, которую я никогда не зажигал. Мне хватало нескольких ламп на стенах, которые хорошо разгоняли сумрак даже при задернутых шторах.
Зимой тут было прохладно. Отапливать большой дом с щелями в каждой высокой оконной раме было непросто. Западное крыло дома мы благополучно закрыли, потому как жить там было некому. Мне достались княжеские покои, в которых располагались: закопченный камин, большая кровать с балдахином, здоровенный шкаф с тяжелыми дверцами и рабочий стол с парой кресел. Изящная дверь вела в просторную ванную комнату. Там, на массивных бронзовых ножках, стояла крупная ванна. В углу находилась вполне современная душевая кабина, против которой выступал дядя. Он считал, что в покоях князя не должно быть новодела. Я проигнорировал его возмущение, потому как понимал всю пользу от того, что утром можно экономить время на омовении.
Дядя занял комнату для гостей внизу, которая граничила с кухней. Он выбрал ее не случайно. После старой травмы подниматься по лестнице для него было нелегко. Он едва мог дойти до середины пролета. Еще старику нравилось дремать в кабинете, который расположился также на первом этаже. Там Петр делал вид, что разбирает бумаги. Ближе к вечеру он возвращался в гостиную, чтобы вновь смотреть Имперский новостной канал и бурчать в ответ на каждый показанный ролик. Часто Петр засыпал в кресле, и я спускался вниз, чтобы откинуть скрипучую спинку, подставить под ноги дяди пуфик и набросить поверх родича плед. Потому как стоило его растолкать, как он принимался возмущаться и жаловаться на события в мире, которые нас с ним, впрочем, вовсе не касались.
Остаток вечера пролетел в привычных заботах. Я принял горячий душ, закутался в теплый халат и, вернувшись в комнату, проверил список пациентов на завтра. Фамилии были записаны в столбик моим читаемым, несмотря на профессию, почерком. Напротив пары человек стояли галочки, дающие понять, что времени на этих людей придется потратить чуть больше, чем на остальных.