Вот чувствую я не то, что сердцем, всеми органами буквально, что не пылает Барсик благодарностью ни ко мне, ни к сестрице моей, чтоб ей… гулялось по рынку в удовольствие.
– Нет, – эльфийские брови сошлись над переносицей, и вид у Эля был не то, чтобы совсем уж грозным, скорее впечатляющим.
А все равно хорош… жаль, не про мою душу.
– В-вы м-мне с-солгали!
– Бывает.
Но это еще не повод обвинять меня во всех смертных грехах разом.
– Значит, вы отказываетесь сотрудничать? – холодно осведомился Эль. А я его, неблагодарного, еще из малины вытаскивала.
Он направил раскрытую ладонь на замок и тот, слабо хрустнув, развалился пополам.
Это уже ни в какие рамки не лезет!
– Да что вы себе…
Меня отстранили движением руки. Широким таким движением… и рука оказалась сильною, а по виду и не скажешь. По виду-то он тощенький, хиленький, а на деле, выходит… эх.
– Кис-кис… – произнес эльф ласково… и замер.
А я ведь предупреждала!
Кис-кис был готов ко встрече. Он восседал на остатках клетки, словно на троне, разглядывая эльфа, как мне показалось, с гастрономическим интересом.
– Что эт-то? – Эль попытался отступить, но котик оскалился и издал рокочущий звук, в нем мне послышалось предупреждение.
И эльф благоразумно оному внял.
– Котик, – пискнула я. – Мы его Барсиком назвали…
Котик нагло ухмылялся. А я пыталась понять, как за пару часов появилось… это.
– Б-барсик… – тон эльфа был странным… и всхлипнул он весьма выразительно. Понимаю… я вот тоже… удивлена.
Где наше лысое недоразумение?
И неужели у сестрицы моей хоть что-то да получилось?
Шерсть у Барсика отросла… да что там – отросла, она была густой и длинной, увеличивая немалые объемы котика вдвое. Впрочем, ныне оную зверюгу котиком назвать язык не поворачивался. Какой-то округлый, с виду мягкий, но мягкость эта отчего-то не вызывала ни малейшего желания котика погладить. Масти удивительной, бледно-голубой, да с полосами более темного оттенка, в бирюзу… где-то я о таком читала, вот только где…
– В-вы п-понимаете, кто это? – шепотом поинтересовался эльф.
И меня за спину задвинул, осторожненько так, только эта его забота не осталась незамеченной. Барсик испустил низкий рык и поднялся.
А впечатляет…
Когти впились в дерево.
– Когда я скажу, бегите…
– Да что вы…
– Бегите, – Эль буквально отшвырнул меня в сторону. Я попыталась устоять на ногах, но треклятые каблуки… да чтоб я еще раз надела такие туфли… я покатилась по узкой лестнице, чувствуя ребрами каждую ступеньку. Благо, было их пять.
А в довершение и затылком об косяк приложилась.
Последняя мысль была отчетливо: не поладят Эль с Барсиком… вот печенкой чую, что не поладят.
В чувство меня привела вода, которая тонкою струйкой лилась на лицо. От воды почему-то пованивало болотом, да и вкус она имела весьма специфический.
Воду я выплюнула.
И глаз приоткрыла. Левый. Мало ли…
– Я знаю, что в-вы п-пришли в-в себя, – с упреком произнесли над головой, отчего у меня сразу очнулась совесть: негоже воспитанной девице с полстакана воды в сознание возвращаться.
Но делать было нечего.
Не разыгрывать же протяженный обморок в надежде, что Эль полезет мне искусственное дыхание делать. С другой стороны…
– Н-не заставляйте м-меня п-прибегать к н-нюхательным солям.
– У нас в доме нет нюхательных солей, – произнесла я, но открыла оба глаза.
Потолок.
Судя по рисунку трещин, нахожусь я в спальне. А судя по связкам бумажных сердечек, спальня Гретина. Была у моей сестрицы дурная привычка бумагу портить: когда-то ей гадалка сказала, что, как только Грета вырежет десять тысяч сердечек из розовой бумаги, то и встретит истинную свою любовь.
Вот она и повадилась резать…
Я со стоном села.
Лицо рукавом отерла, голову потрогала. Целая, вроде бы. На затылке шишка, под волосами прощупывается явно. Сами волосы растрепались, а еще и мокрые, повисли влажными прядками… и цветы еще искусственные с тетушкиной шляпки в них запутались.
Небось, похожу я на свежую утопленницу.
Может, поэтому меня и не удосужились на кровать переложить? Прямо на полу водицей и поливали. Никакой в том романтики, одна печальная проза жизни, вроде луж на паркете и пары вялых роз. Эльфа раздраженного с вазой в руке… точно, ваза Гретина, розы из сада… на той неделе я самоличной их подрезать пыталась.
Вазу Эль вернул на столик и, воздев очи к потолку, поинтересовался:
– Вы п-понимаете, что едва не п-произошла т-трагедия?
Если я была мокрой и ушибленной, то Эль… живописные лохмотья рубашки – надо будет посоветовать ему закупаться оптом, так оно дешевле, а то при нынешней его работе и разориться недолго – прикрывали живописные же царапины.