- Я так и знала! - со вздохом произнесла Юта; глаза её потухли, плечи опустились. - Почему все вы такие бессердечные?
Юта медленно вышла из комнаты, забыв закрыть за собой дверь. Николай Алексеевич что-то говорил ей вслед, но она ничего не слышала.
В первый момент Николай Алексеевич готов был бежать за нею… Она ведь могла взять лошадь без спроса… Но, подумав так, он сразу же устыдился: скорее Юта пойдёт к партизанам пешком, чем совершит недозволенный поступок… Ну конечно, пешком!.. Эта мысль испугала Николая Алексеевича. Он немедленно отправился разыскивать Варвару Васильевну, чтобы вместе с нею пойти и посмотреть, что делает Юта.
Когда они пришли домой, Юта лежала на печке: её знобило.
Николай Алексеевич и Варвара Васильевна не стали приставать к ней с расспросами, они были довольны уже и тем, что Юта дома и не собирается никуда уходить. Даже когда девочка молча отказалась от обеда, они не упрашивали её; только уходя, Варвара Васильевна, как бы между прочим, бросила:
- Обед в печке…
Юта отвернулась и с неприязнью подумала: «Обед… Таня там… А она - обед…»
Она спрыгнула с печки, сунула ноги в туфли, накинула на плечи кофту и выбежала на крыльцо.
Проводив угрюмым взглядом Николая Алексеевича и Варвару Васильевну до ворот, откуда они повернули влево и скрылись за домами, Юта сбежала с крыльца; а вскоре она уже шагала по дороге в сторону, противоположную той, куда ушли Николай Алексеевич и Варвара Васильевна.
Часам к четырём девочка подошла к деревне Раменье, прильнувшей к тёмно-зелёной зубчатой стене леса. Это была последняя деревня на её пути. Дальше дорога до самого Длинного озера ковыляла по лесистым пригоркам, увиливая от высоких горок и низких, топких болотец.
Юта не сразу узнала Раменье - на месте, где была окраина деревни, дымилось сплошное пепелище.
У колодца её вдруг окликнули:
- Стой! Стой!
Она обернулась на голос и обрадовалась - к ней бежал Борис Рязанов.
- Ютик! Жива! - Борис перебросил на спину автомат и, обняв девочку, прижал к себе.
На крыльце ближайшего дома показались два парня с автоматами.
- Андрейка! Виктор! Идите-ка сюда! - позвал Борис.
Парни подошли, приветливо поздоровались.
- Это Юта. Танина подруга, - объяснил Борис.
- Таню забрали, - сказала Юта.
- Мы знаем, Ютик, - произнёс Борис.
- Вот я к вам… Пока не поздно. Она в подвале, там, где гестапо… - И вдруг она с надеждой в голосе спросила: - А вы успеете?
- Мы?.. - Борис на какой-то момент замялся, переглянулся с товарищами: парни утвердительно кивнули ему головой. Тогда он ответил: - Конечно, успеем. - И сразу же спросил: - А как тебя-то отпустили?
- Таня сказала, что не знает меня, что тол несла она, а я тут ни при чём. Это ведь нечестно, верно? - Юта впилась тревожным взглядом в глаза Бориса.
- Честно, Ютик. Очень честно! - делая ударение на слове «честно», произнёс Борис и неожиданно заговорил о другом: - Ты плохо выглядишь. Осунулась. Устала, да? А может быть, есть хочешь? Андрейка, - обратился он к одному из товарищей, - открой-ка тушёнки баночку.
- Есть открыть баночку!.. Самых лучших! - задорно ответил Андрейка и, повернувшись, побежал к дому.
- Пошли! - Борис обнял Юту за плечи.
- Я не хочу есть. Я потом. Надо торопиться.
- Успеем, Ютик. Не беспокойся… Как там наши живут?
- Хорошо…
Ела Юта мало: взяла небольшой кусочек тушёнки, пододвинула к себе чашку чая, заранее приготовленную Андрейкой, - есть действительно не хотелось, во рту почему-то было горько и сухо.
- Да ты ешь, Ютик! Тушёнку-то клади на хлеб. С чаем - вкусно! Дорога дальняя… Да, ты слышала, цыганёнок опять куда-то запропастился. Вот ведь бесёнок! - сказал он, напуская на себя беззаботность и желая как-то занять Юту.
- П-почему запропастился? - заикаясь, произнесла Юта и медленно отодвинула недопитую чашку.
Борис понял, что совершил ошибку, начав разговор о цыганёнке. Девочка совсем перестала есть, но теперь надо было договаривать.
- Так я о цыганёнке. Не сегодня-завтра вернётся. Он всегда так. Ругает его дядя Коля, а с него как с гуся вода… Тут недавно, бесёнок, насмешил нас… Пропадал целых два дня. Мы уж думали, не случилась ли какая беда. Напрасно тревожились - явился наш Мишка целым и невредимым и даже с трофеями: на плече автомат и какая-то сумка, а в руках генеральский френч и галифе. Привели мы его к дяде Коле. Командир у нас суровый. «Где ж ты, такой-сякой, слонялся?» - спрашивает. А Мишка спокойненько отвечает: «Я не слонялся, я был в разведке». - «Кто ж тебя, такого-сякого, посылал в разведку?» - «Я сам… Вы ж говорили: хорошо бы узнать, что делается на станции. Вот я и пошёл». Дядя Коля, конечно, нахмурился. Он всегда хмурится, когда чем-то недоволен. Но что сделаешь с этим чертёнком? Разведчик он хороший: высмотрит, вынюхает, доложит - ни один взрослый не сможет так. Но вот беда: не признаёт никакой дисциплины. Поэтому дядя Коля, вместо того чтобы похвалить мальчишку, набросился на него: «А это что?» - и показал рукой на автомат и сумку. «Это автомат, прихватил на станции, а это вот сумка, пиджак и брюки, генерал оставил». Мишка разложил перед дядей Колей все свои трофеи. Тут мы уж не выдержали - покатились со смеху. Дядя Коля тоже улыбнулся. «Как это, говорит, ты сумел отнять у генерала?» - «Так это ж просто, - ответил Миш- ка. - Иду я домой лесом и вдруг слышу: тарахтит впереди какая-то машина. Я в кусты. Притаился… Затвор назад… Хорошо, что раньше ребята научили, как стрелять. Сижу. Смотрю. Вижу - стоит автомобиль, совсем открытый. В нём два немца: шофёр и какой-то офицер. Ну, я давай стрелять. Шофёра убил, а офицера нечем - патроны кончились. Говорю ему: снимай сумку, бросай сюда! Бросил прямо к ногам. А руки все вверх, вверх - боится… Потом я пиджак и брюки приказал снять - в карманах всякие документы могут быть, - в машине и так неплохо: в белой рубашке ехать не стыдно, а кальсоны никто не увидит из-за бортов». На что уж суровый наш дядя Коля, но и он смеялся, слушая цыганёнка. А когда кончил смеяться, сказал ему: «Молодец, Мишка! Сейчас ты расскажешь мне всё, что видел и слышал на станции, а потом пойдёшь и доложишь своему командиру, что я дал тебе десять суток домашнего ареста». Маленький чертёнок знает, что его любят и берегут, готовы до конца войны содержать «под арестом». Да разве ж его удержишь? Ему тогда повезло. Генерал-то не настоящий был. Профессор. Доктор. Старик. Только дали ему генерала… Попадись ему настоящий генерал - несдобровать бы цыганёнку… Но… Мишка вернётся, попомните моё слово, - закончил Борис.